А меж тем — легко и непринужденно всадник спрыгивает с коня, передавая поводья кому-то из тут же подскочивших работников.

И шагает в нашу сторону удивительно знакомым шагом.

А я милого узнаю по походке, блин!

Узнала. Жаль только поздно. За сковородкой бежать поздно!

На солидарность коня, я, понятное дело, уже не рассчитываю.

7. 7. Необходимость поражения

Господи, и как у меня из головы вылетело, что да — он занимался конным спортом, по настоянию матери и занимался. И конкуром, и выездкой, правда бросил лет в восемнадцать, но… Судя по всему — вернулся к этому хобби уже после нашего развода. В седле Милорда он держался уж больно уверенно.

Спланировал. Все четко спланировал, от навязанной нам болтливой Олеси — теперь четко ясно, в чьих именно чаевых она была заинтересована, до вот этого неторопливого шага к нам.  Вальяжного. Самоуверенного.

Наверное, именно так чувствовала себя идущая по углям и ножам русалочка. Парадокс — шагает к нашу сторону Ветров, причем твердо так топчется темными сапогами по светлому песку, а кровью от каждого шага истекаю я. Будто каждый шаг — это удар топором именно по моей шее.

Когда уже моя голова наконец отвалится, а?

Лучше б никогда, ведь это будет означать, что я сдалась и проиграла в этой войне. Ему — не проиграю. Не мою дочь.

Осталось понять — как сейчас выиграть?

— И-и-и-и… — Маруська это даже не выдыхает, она это попискивает, судя по напрягшимся как у ловчей плечиком — моя дочь сейчас словила что-то вроде фанатской эйфории.

Еще бы, она её не словила.

Такой! умелый! наездник! И к нам идет!!!

Конечно тут будет: И-и-и-и!

По крайней мере — я в семь лет, очутившись со свежевознесенным мини-кумиром, тоже так бы и пищала. А в те времена кумиром мог стать даже дяденька, что поднял двух взрослых тетенек, хотя уж я-то точно не мечтала о тяжелой атлетике. И даже о тяжелоатлете не мечтала, мне было рано. А вот восхищаться — это мы могли. Вот и Маруська сейчас именно что восхищается.

Ну и конечно — это я узнаю Ветрова по походке, а чуть он приближается — и по слишком приметным глазам, а вот Маруська — нет. Она с открытым ртом смотрит на «дядю-наездника», что уже подошел к забору и настолько беззаботно через него перелез, будто целыми днями только этим и занимается. По глазам моей дочери можно понять — она явно раздумывает, как бы незаметненько оторвать от этого самого дяди кусочек на память о таком знаменательном знакомстве.

А потом Ветров спускает со своей наглой морды бандану, а я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не стиснуть плечи Маруськи сильнее.

Вот бы матом его обложить…

Жаль, я таких матерных слов не знаю, которые бы подошли ситуации.

Он снова загнал меня в угол. Буквально — не оставил даже шанса уклониться от встречи с ним.

— Здравствуй, солнышко, — негромко произносит Ветров, опускаясь на корточки и заглядывая Маруське в лицо, — ты даже не представляешь, как я по тебе скучал…

Сухое пощелкивание мыслей внутри я бы предпочла не слышать.

Да, я вижу, что он не врет.

Ну, или по крайней мере — очень старается не врать.

Он со мной не заговорил — это хорошо, я бы не хотела вызвериться на него при Маруське, а я могу: все, на что меня сейчас хватает, — это молчать с перекошенной миной, торопливо затыкая все всплывающие на поверхность памяти крепкие междометия себе за пазуху. Нельзя сейчас. Не при Маруське. Остальная куча народу вокруг вроде как не в счет.

А вот хватку на плечах плюшки можно и ослабить — от такого у неё могут остаться синяки, а на следующей неделе должна быть какая-то прививка. Разбирайся потом со школьным психологом, что у нас в семье не так, по мнению школьной медсестры.