– Не бойся меня, мотылёк, – слова выговаривались с трудом, словно заржавели. Да он и не говорил так много давно. Разве что с охотниками. А Пико протянул к ней руку, словно надеясь, что мотылёк, как обычно, сядет к нему на ладонь.

Девушка смотрела на него со страхом, но хоть не отшатнулась и не назвала чудовищем. И то уже хорошо.

– Я – Пико, – продолжил он разговор и положив руку себе на грудь. Он видел когда-то давно на картинке в большой книге, которую успел подсмотреть случайно, как один красавец мужчина так клал руку на грудь, стоя перед девушкой. И вспомнилось некстати. Правда, потом его побили за то, что трогал хозяйскую вещь без разрешения.

Он думал, что девушка не ответит, но она, немного помолчав, всё-таки заговорила:

– Меня зовут Юлла.

Юлла. Красивое имя. Как раз подходит звонкой красивой бабочке. А ещё она заговорила с ним. И не насмехалась. И Пико растерялся. Никто никогда не говорил с ним по-человечески. Так что он даже и не знал, что ответить. Просто стоял и молчал. И смотрел на неё. Потом моргнул, отвернулся и похромал к столу.

Юлла тут же отпрянула от него и спряталась за печкой. Уселась на его топчан. А Пико снова выполнял нехитрые действия. Ополоснуть тарелки в тазу, да положить на печь. А ещё воды бы принести и дров. В его берлоге сильно похолодало.

Пико развернулся и побрёл к выходу. Воды в бочку верно набралось много, не надо будет ходить на родник. И дрова пока есть. Он сложил всё, что мог под крышу, в небольшой пристрой.

Вышел за дверь, шаркая ногами. На дворе было холодно. Так что с непривычки судорогой свело больную ногу. Он едва не упал. Постоял, держась за притолоку. Нога отказывает всё чаще и чаще. Он подождал пока дрожь в ноге утихла, набрал дров и вернулся в дом. При его появлении, Юлла, стоявшая посреди комнаты, снова юркнула за печку.

Он шагнул к печи и присел на колени, чтобы разжечь огонь. Поднял голову. Юлла смотрела на него, как вчера вечером. И тут же спрятала глаза, поймав его взгляд. Пико отвернулся. Сырые дрова не хотели разгораться. Он с трудом раздул угли и прикрыл дверцу печи.

Такие нехитрые дела, а день уже клонится к концу. Темнело. Огарок последней свечи догорал, оставляя после себя темноту. Надо будет свечи тоже выменять у охотников. Хотя зачем чудовищу свечи? Чтобы смотреть на своё уродство? Он и эту то зажигал лишь тогда, когда совсем не хватало света и не видно было, куда ложиться спать. И вот только сейчас, когда мотылёк появился в его логове, почти не тушил свечу. Слишком уж хотелось видеть её. Да только глазам, отвыкшим от света было больно. А может они болели от красоты. Такой, которой ему ещё не доводилось видеть.

Но как только свеча, догорев, погасла и кухню освещали лишь отблески огня в печи, он снова услышал всхлипы. Юлла снова плакала. Он похромал к ней.

– Почему ты плачешь? – Может быть она боится его? – Я не причиню тебе зла. – Выговорил он с трудом – отвык много говорить.

– Я боюсь темноты, – тихо ответила девушка.

Темноты? Он никогда ничего не боялся. И темнота была его другом, таким же привычным как одиночество или вот его уродство. Но она боялась. Правильно. Свет боится темноты, если не может прогнать её прочь.

– Сейчас, – сказал он громко. Хотелось быстрей разогнать темноту, лишь бы его гостья не боялась. Лишь бы мотылёк подольше радовался свету. В неверном отсвете горящей печи он нашёл щепку посуше, поджёг её и воткнул в железный подсвечник. Свет был слабый, щепка трещала и рассыпалась искрами. Пришлось поставить её на печь. Но она хотя бы немного освещала его убогую берлогу.