– Тебе нельзя тут оставаться одной. Слишком уж ты красива, – проговорила Александра Фоминична, словно услышав мысли дочери.

– Ви теж гарна, пани. Але ви ж не бойтеся[13], – возразила Яринка и, немного поколебавшись, добавила: – У мене зброя… бомба. Идите, а я буду з нимцями воювати![14]

– Милая!.. – Александра Фоминична всплеснула руками.

Внезапно Гаша почувствовала странную тревогу. Страх мертвой хваткой вцепился в горло, мешая дышать.

– Что это? – прохрипела Гаша.

– Це снаряд летить. Не бійся. Він мимо…[15] – заверила ее Яринка.

Взрыв грянул внезапно. Стены хаты дрогнули, с потолка им на головы посыпалась соломенная труха. Олька и Леночка полезли под кровать. Гаша вскочила:

– Мама, мама! – она металась по горнице, собирая их жалкие пожитки. – Собирайся, мама! Сколько нам пути до Горькой Воды, Яриночка? Сколько?

– До зализяки треба добигти… тут недалеко… там паровоз… так врятуетеся…[16] – Яринка быстро напялила портки, сунула ноги в огромные разношенные сапоги, прикрыла голову засаленным картузом.

– Леночка, сбегай-ка к дороге… – Гаша не успела договорить, как племяшки уж и след простыл.

Леночка вернулась скоро. И платьице ее, и тугие косы покрывала дорожная пыль, но на запыленном лице сияла счастливая улыбка.

– Зачем ты сняла платок? – возмутилась Александра Фоминична. – Ну скажи на милость, как мы теперь промоем твои волосы? Где нам взять мыло?

В ответ Леночка протянула ей свой бывший с утра таким белым платочек из хлопковой ткани. Он оказался завязан узлом и полон теплой еще вареной картошкой.

– Солдаты дали, – счастливо проговорила Леночка. – Не наши солдаты, а немецкие. Они добрые, не страшные совсем. Песни поют, веселые…

– Они видели, куда ты пошла? – спросила Гаша, хватая Леночку за плечи.

– Конечно, видели, Глафира! А ты что, драться задумала?

– Какие еще солдаты? – всплеснула руками Александра Фоминична.

– Немцы, бабушка! – повторила Леночка. – Авагандр в железных касках…

– Авангард… – задумчиво поправила ее Гаша. – А кто же тогда стреляет на той стороне Днепра?

– Смертники, – в один голос проговорили Яринка и Лена.

– Нет, у меня это не укладывается в голове! – проговорила Александра Фоминична.

– Вот и убежали… – вздохнула Гаша.

– Вам треба йти. Треба поспишати! Ольга, збирайся! – голос Яринки сделался твердым.

– Так мы погубим детей…

– Оставь, мама! Мы должны сделать все возможное, чтобы не остаться под немцем! Яринка, ты с нами? Решайся!

– Я залишаюся… Идите до Гиркой Води. Та не затримуйтесь![17]

Они подхватились. Гаша рывком посадила Ольку себе на плечи. Яринка зачем-то натянула драный, пропахший хлевом жупан. Хозяюшка быстренько порылась в запечье, достала нечто, завернутое в грязную холстинку, сунула под полу жупана. Гаша присматривала за ней краем глаза, но не слишком-то внимательно. Где-то наверху, по вершине пологого холма, там, где по-над селением пробегало шоссе, уже рычали двигатели танков.

– Кто такие? – машинист свесился из окна тепловоза.

Его лицо казалось клетчато-полосатым, чумазым и смешным от копоти и пыли. Седые брови да пышные, сивые усы его непрестанно шевелились, усиливая комический эффект. Леночка засмеялась.

– Беженцы… тикают до дому! Возьми их, Миколайчик, – проговорила Яринка.

– Ишь какие смешливые беженцы! А что, если Ганс уж перекрыл дорогу, а? И мне яйца оттяпают, и красотулек твоих порешат. Сидите уж. Авось и немцы – люди!

– Ах, какие интимности! – фыркнула Александра Фоминична. – Оттяпают – не велика потеря. Главное – голову не потерять!

– Ах, Миколайчик, завжди «авось» да «небось»!