А бабушка, Александра Васильевна, по весне, ровно через год, из аппендицита не выбралась. В селе Преображенка больница оказалась на той стороне реки Оби. Не довезли по ледоходу, не успели чуть-чуть.

Осталось их четверо детей. Саша, Мария, Коля и мама Зоя, самая маленькая. А времени от пожара до ареста прошло ровно столько, сколько хватило моим дедам новый дом построить. Дом дед отстроил знатный! С резными ставнями и большими горницами. Двухэтажный! Даже обставить мебелью успели, новой, бархатной и с финтифлюшками. После ареста дом власти конфисковали и сделали там поселковый Совет.

Но кроме дома еще и добра много осталось. Новая, бархатная мебель с этими самыми финтифлюшками и прочими аксессуарами. Тут же набежало родственничков со стороны бабки до фига и больше. Добро поделили, разобрали, ну и детей в придачу. Маму забрала какая-то троюродная тетка. Детей у нее было шибко много, а мама им нужна была, чтобы этих детей поднимать.

Какая из нее нянька, с таким животом, на котором кожа только-только наросла. Но им-то что? Это же еперинская, из пришлых. Мама моя этих чужих детей на своем животе и таскала, как только не надорвалась? Иногда бывало такое, что ей в доме места не хватало, тогда ее отправляли спать в сени. Летом оно ещеничего было, а зимой в Сибири не жарко, поэтому она, чтобы не замерзнуть, залезала к собаке в будку. Там и спали в обнимку, там и ели вместе.

В общем, довели маму до того, что у нее началась дистрофия. А тут приехала из города еще какая-то родственница. Тетка на воде киселя. Пелагея Ивановна. Полина, по-нашему. На маму посмотрела, да и решила забрать ее к себе. Но поинтересовалась:

– Девка-то хоть работяща?

– Да-а-а. Роботяща! Вона, как моих-то голозадых-то на себе тащы-ы-ыт! Да и все по дому рабооотат.

А у Полины Ивановны тоже полы мыть надо, да некому. Она хоть и начинающая, но в местном драмтеатре актриса. Личность! Прислугу пора нанимать, муж главный бухгалтер ремонтного треста, да денег жалко. А тут такая халява! Вот так моя мама попала в Тобольск.

Стирала белье, гладила, готовила, но еще и училась в школе. Сама, как умела. Никто и никогда не заглядывал в ее тетрадки и не интересовался про учебу, она только и слышала:

– Зойка, че туфли не чищены? Че посуда не помыта? Че печь холодна?

Так и выросла у чужих людей. Потом школа закончилась, можно было поступать в техникум. Когда она сказала Полине Ивановне про техникум, та взбунтовалась:

– Ой! Чё удумала! Да тебя туда никогда не примут! Ты ж дочь врага народа!

Но мама ей не поверила, документы в техникум сдала, а потом и поступила. Назло судьбе. Так она впервые в жизни стала жить и работать сама по себе. И для себя. В общежитии. Жила и завидовала детдомовским детям. Они все в техникум поступили обутые, одетые и сытые, да еще и повышенную стипендию получали. Мама до сих пор жалеет, что их по рукам разобрали, лучше бы сдали в детский дом.

Училась в самое страшное, военное время. И даже завела себе первую любовь, которая не сложилась, потому что мама стеснялась своего живота. А когда закончила техникум, шел год сорок шестой. Всех детей по миру разбросало. Старший брат Сашка погиб на войне. Второй брат Коля оказался на севере, в поселке Аксарка, недалеко от Салехарда. Сестра Мария жила в Тюмени. А тут маме дают, после военной голодухи, прошедшей в учебе, направление на вольную жизнь. Куда пожелаешь. Во все концы Советского Союза. Она выбрала город Салехард. Все-таки к брату поближе. Родная кровь, хотя и конец географии.

Обошла она всех своих знакомых. Ей в дорогу и собрали, кто что смог. Одна бабка подарила валенки без подошвы. Вторая калоши к ним, вот тебе и подошва. Третья солдатское одеяло, которое у нее в сенях вместо половика на полу лежало. Пелагея Ивановна отдала две старенькие, тоненькие, штапельные кофточки, из которых выросла сама. На Север под пальтишко на рыбьей чешуе в самый раз. А девочки из техникума подарили чемодан из фанеры.