Еще мы с Бенэсом продали одну картину. Ее явно украли из какого-то немецкого музея еще во время войны. Реституция, будь она неладна! Картина была, что называется, по мясу вырезана прямо из рамы, даже часть надписи была перерезана пополам, но оказалась очень дорогая. На ней был изображен древнегреческий бог Гермес. Он летел в облаках и трубил в рог. Это было очень похоже на итальянскую живопись XVII века, может Караччи, Альбани или Тьеполо… Тоже вещица будь здоров! Я тогда столько денег заработала!

А уже потом на свою долю от нэцкэ и итальянцев я купила картину нашего русского авангардиста Ивана Клюна. Называлась она «Игра на бильярде». Ее привезли из Питера. Клюн работал там перед эмиграцией. Она не рассыпалась только потому, что была провернута в крепкую материю. Вот я с ней по Москве колец нагоняла! Все реставрационные мастерские были мои. Мне сделали полный анализ полотна и красок. И рентген показал – картина настоящая. Предварительная оценка – пять миллионов долларов! Только тогда посол Бэнэса увез ее в Европу и сдал для полного анализа в «Кристи». Анализ делали пять месяцев. Вначале в Лондоне, потом в Париже, после в Америке.

А потом наехал облом – эксперты заявили: подделка, изготовленная из настоящих красок начала XX века. А мы так надеялись, так надеялись, так ждали денежек! Будущие расходы посчитали! Но правильно моя мама сказала: «Кому суждено быть нищим, тот нищим родится и нищим помрет, как бы он ни старался и из кожи вон не лез»!

Хотя… С этим приговором я борюсь всю свою жизнь и доказываю себе, а главное маме, что судьбу можно победить…

Я встретила его в мастерской у знакомого художника-реставратора. Его тоже звали Саша, как моего таксиста. Он был не выше меня, голубоглазый, черноволосый… Усики его мне, что ли, понравились? Мы говорили с ним об искусстве, живописи, иконах. Тогда это была для меня только что приоткрытая дверь в иное измерение, и меня туда тянуло. Ему очень нравился балет. А я обожаю балет с восьми лет и знаю хорошо. У меня второй муж был театральным художником, что позволило приобщиться. А в детстве я даже просила родителей отдать меня в балетное училище, но жили мы в провинции, где не было подобных кружков, а отправлять ребенка жить в другой город мои нищие интеллигенты позволить себе не могли.

Он стал водить меня в театр… Вот тогда, вдруг, у меня начался роман. Платонический. Он как-то тихо-тихо стал меня засасывать. Мы встречались каждый день. У него были красные «Жигули», он пипикал под окном, и мы уезжали куда-нибудь. Иногда просто гуляли в парке около московского университета, по набережной, иногда могли весь день просто просидеть в каком-нибудь скверике на скамеечке или проваляться на пляже. Он рассказывал мне о своей жизни, о своей жене Гале, которая окончательно заездила его своим хамством, как они познакомились, как живут, чем занимаются. О своих двух пацанах, которые, подрастая, становятся похожими на собственную мать – такими же бандюганами и проходимцами. О том, как они воруют деньги из его карманов. Я отвечала ему своими страстями-мордастями. Про своего «супергениального» мужа Анатолия со всеми его примочками. Наверное, это мы так специально жалились друг дружке…

Саша очень переживательно относился к моему ненормальному образу жизни. Он любил слушать мои байки про гастрольные и контрабандные похождения и про торговлю иконами. Ему это было так интересно, что он все время задавал наводящие вопросы. Про самые дорогие и удивительные доски и антиквариат, которые я видала.