– O, que c’est beau![4] – вскричал Дюверние. – Это Кремль?

– Да! – отвечал я. – Это наш русский Капитолий, наш Кремль, которого не могли разрушить ни татары, ни поляки, ни…

– Ни французы? – сказал с улыбкою путешественник. – Вы напрасно их обвиняете.

– Однако ж в двенадцатом году…

– Они хотели подорвать весь Кремль, – прервал Дюверние. – Обвиняйте в этой, не слишком европейской, попытке не французов, а того, кто привел их в Москву. Мы взрываем крепости, но дворцы, исторические памятники и стены, за которыми не спрячешься от ядер, мы уж, конечно, разрушать не станем.

«Сказал бы я тебе и на это кое-что, – подумал я, – да ты любуешься Кремлем, так бог с тобой!»

– Знаете ли, – продолжал француз, – что это все так прекрасно, так живописно, что я, может быть, предпочел бы Москву многим европейским городам, если б она была хоть несколько многолюднее, а то мне кажется, извините, улицы ваши очень пусты.

«Злодей! – подумал я. – Заметил, как заметил! Да постой же, я попотчую тебя народом!»

– Держи правее, по набережной, – закричал я кучеру, – на Москворецкий мост!

Когда мы переехали через этот красивый мост и стали подыматься вверх по Москворецкой улице, Дюверние заметил, что тут вовсе нет недостатка ни в проходящих, ни в проезжающих. Первый предмет, который обратил на себя все его внимание, был Покровский собор, который мы привыкли называть Василием Блаженным.

– Что это? – вскричал он. – Я в жизнь мою ничего подобного не видел! Это ни на что не походит! Это так пестро, так тяжело… а чрезвычайно любопытно!

Он не успел еще наглядеться на этот чудный памятник шестнадцатого столетия, как мы выехали на Красную площадь и остановились подле Лобного места, против самой Ильинки, которая была вся запружена экипажами и народом.

– Вот, – сказал путешественник, – вот это жизнь, движение! И это бывает здесь каждый день?

– Разумеется! Здесь средоточие московской торговли. На Кузнецком мосту экипажей несравненно больше, но зато менее народу.

– Какая странная противоположность! Здесь везде движется народ, везде заметна деятельность, суета, а там, где мы ехали…

– Да мы ехали Замоскворечьем: там живут по большей части наши русские купцы, которые ведут жизнь тихую и сидячую; жены их не любят шататься по улицам, и ворота их домов всегда заперты; вы можете даже по этому тотчас отличить купеческий дом от дворянского. Притом же большая часть обывателей Замоскворечья с утра до вечера здесь.

– А, – подхватил француз, обратив наконец внимание на ряды, – так это-то ваш базар? Il est immense![5]

– Он, как видите, занимает всю площадь. Эта колоссальная группа, которая стоит против самой его средины, изображает спасителей России в 1612 году, князя Пожарского и гражданина Минина. Теперь, если хотите, мы поедем в Кремль.

– Позвольте еще один вопрос: что значит это каменное круглое возвышение, похожее на огромную кафедру?

– Это Лобное место, на котором в старину…

– Рубили головы? – прервал с живостию француз. – Так точно!.. Вот здесь вводили на него преступников… вот там, вероятно, лежала роковая плаха… Да, да, непременно там!.. Посмотрите!.. Замечаете ли вы на этих камнях следы кровавых пятен?.. О, я не забуду этого в моих записках! Какая странная вещь наше воображение, – продолжал Дюверние, не давая мне вымолвить ни слова, – один взгляд на исторический памятник – и минувшие века восстают из своего праха; времена варварства, пыток и казней, всё оживает перед вами. Поверите ли, мне кажется, я вижу на этом отвратительном эшафоте целые груды отруб ленных голов, обезображенные трупы…