Светлана Владимировна растоптала его толпой своих бурных, иногда несправедливых, но чаще уязвляющих аргументов. Начинался почти каждый из них со слов: а на какие шиши? …существовала семья, когда ты нежился в так и не законченной аспирантуре? … ты вояжировал в Среднюю Азию и в Анапу якобы в археологическую экспедицию? … тебя после этого лечили от алкоголизма? …делала аборт секретарша вашего факультета? (Дир Сергеевич хотел вставить: ты же знаешь, потом выяснилось – это был не мой ребенок, но промолчал.) …мы отправили сына учиться туда, где он учится? …наконец, ты поддерживал все твои дурацкие увлечения: сыроедение, горные лыжи, манежных лошадок, буддизм? Дир Сергеевич покорно вздыхал, очень остро чувствуя себя в этот момент именно Митей.

– Или ты думаешь, – гремела тогда супруга, – что все это можно было оплатить из моей зарплаты? Но тогда ты или дурак, или подлец! Про твои заработки я и не говорю. Две статьи за тридцать лет!

Статей было написано больше, а лет потрачено меньше, но распекаемый не стал уточнять. Он привыкал к мысли – на этом фронте ему не победить. Ему даже намекнуть впредь не дадут, что ситуация с тайными денежками от Коляна дурновато пахнет. Даже в том случае, если там ничего не было, кроме простой передачи конверта. В то, что жена и брат у него за спиной… в это он все же не верил, но при этом не мог избавиться от раздражения и испуга в связи с этой историей. В принципе эти реакции – раздражение и испуг – на поведение твоей женщины не должны совпадать, они даже противоположны. Они обязаны взаимоисключать друг друга, но, оказывается, не в его случае.

Дир Сергеевич не стал тогда выяснять отношения с братом и прекратил выяснять их с женой. Он боялся, что еще раз получит аргументом по физиономии, но страх не исключал нарастающего раздражения. Бояться надоедало. Тем более что с исчезновением Коляна поведение Светы сделалось невыносимым. Не может истерия нетерпения питаться только одним чувством благодарности за полученные когда-то деньги. Тут что-то более существенное.

Но время рвать и уходить или выгонять еще не пришло. Митя примирительно улыбнулся приближающейся жене.

– Какие бы у меня ни были отношения с братом, я безусловно делаю и сделаю все что возможно, чтобы он целым и невредимым…

– А какие у тебя отношения с братом?

– Ты же знаешь.

– Знаю, знаю. Слишком хорошо знаю.

Дир Сергеевич думал в этот момент, что если бы не та история со сборником стихотворений, если бы не подстроенное кормление белок, он бы сейчас нашел, что сказать. Надо было о той истории рассказать сразу после свадьбы, еще во время медового месяца, и посмеяться вместе. А то за все эти годы мелкое, практически безобидное коварство незаметно напиталось каким-то этическим весом, просто-таки – гиря на весах совести.

Одним словом, одни замкнутые круги. Остается только взвешивать, чье предательство тяжелее, нужно разработать систему мер и весов.

– Что ты молчишь?!

– Потому что ты говоришь.

– Учти, я не дам тебе спустить это дело на тормозах! Как бы тебе этого не хотелось.

– Что ты несешь, Света!

– Ваша фамилия Патолин?

– Игорь Иванович. Можно просто – Игорь.

Было и так понятно, что можно гостя называть просто по имени. Двадцать с небольшим лет. Белобрысый – особенно брови и ресницы – худой, спичечный человечек, губы краснее, чем у иной девицы, застенчивая улыбка. Трудно представить что-нибудь более неподходящее по облику. Но рекомендация Бобра.

– Вы прежде работали в активе движения «Наши», – без вопросительной интонации сказал Елагин.