По всей видимости, она хотела сказать, что ВСЕ остальные постояльцы «Белой чайки» приехали на огромном автобусе, который возвышался на стоянке, заняв три или четыре парковочных места. Следуя в свой номер 14, Уоррен прочитал надпись, которая тянулась под окнами автобуса:
В этом автобусе путешествуют наши старшие братья и сестры из христианской общины «Кедровый лес».
Значит, в мотеле «Белая чайка» ночью будет тихо, с удовольствием подумал Уоррен. Он осмотрел чистенькую комнату, широченную «королевскую» кровать, цыганскую танцовщицу на черном бархате и шхуну на закате, вдохнул запах дешевого дезинфектанта, похожий на запах фруктовой жевательной резинки, и отправился обедать. Еще у самого въезда в город он приметил кафе «Майское поле»; название показалось ему многообещающим; у него был просто нюх на такие местечки.
«Майское поле» оказалось значительно более просторным, чем ему представлялось снаружи; довольно элегантное кафе с белыми скатертями и светильниками в виде свеч. Народу было много; голоса тепло гудели под низкими потолочными балками. Какой-то юный официант кинулся к нему:
– Вы тоже с этой группой, сэр?
– Нет, нет, – сказал ему с улыбкой Уоррен.
– Я подумал, вы, может, просто немного опоздали… – Парнишка ловко провел его к темному столику под бостонским папоротником. – Они сейчас уже почти все к десерту перешли. Меня Джош зовут. Не хотите ли чего-нибудь из нашего бара?
Роуз Эллен, которая, судя по ее виду, вполне могла быть матерью этого Джоша, принесла Уоррену бокал «шардонне». Поджидая, пока ему принесут жаренного на решетке лосося «шинук», он попивал винцо и наблюдал за «старшими братьями и сестрами», которые приехали сюда на экскурсию. Они сидели за столиками по четыре или по шесть человек и показались ему очень веселыми и оживленными. Их головы – белоснежные, с сильной проседью или абсолютно лысые – покачивались в неярком свете. Они громко рассказывали друг другу всякие истории, перекликались с теми, кто сидел за соседними столиками, и громко смеялись. Но ни одного бокала вина ни на одном столе он не заметил – вино пил только он, Уоррен. А они и так были радостно возбуждены уже тем, что чувствовали себя здесь в большинстве; они вели себя так, словно были хозяевами этого заведения, но казались такими по-детски довольными и счастливыми, что вряд ли кому-то пришло бы в голову винить их за это. Уоррена вдруг кто-то потянул за рукав; очень милая старая дама, сидевшая за соседним столиком, наклонилась к нему с улыбкой:
– Если хотите присоединиться к нам, просто присоединяйтесь, и все! Только, знаете, мы такие шумливые! Вы уж извините нас!
– О, ничего страшного! И спасибо большое за приглашение! – сказал Уоррен, улыбаясь ей дежурной улыбкой. – Но я лучше здесь посижу: мне так приятно смотреть на вас.
– Просто вы мне показались таким одиноким за этим столиком! Мне было бы очень неприятно, если бы вы почувствовали себя здесь посторонним, – сказала старая дама, ободряюще ему кивнула и отвернулась.
Вот они-то и есть соль нашей земли, подумал Уоррен, принимаясь за жареного лосося. Настоящие американцы.
Некоторые старички ушли, пока он ужинал. Они уходили постепенно, останавливаясь то у одного столика, то у другого, чтобы пожелать спокойной ночи или сказать еще что-нибудь шутливое. Казалось, у них есть некий собственный и поистине неистощимый источник для всеобщего остроумия – некто Уэйн и связанная с ним ловля форели. А когда этот Уэйн, закончив ужин, сам ушел из кафе, крикнув на прощанье: «Увидимся за рыбной ловлей!» – взрывы смеха прокатились по всему залу. Большая часть пожилых туристов все еще оставалась за столиками; многие пили кофе с пирожными. Когда Уоррен поднялся, намереваясь тихо выскользнуть из кафе, и кивнул на прощанье той славной женщине за соседним столиком, она, улыбаясь, сказала: