– Сколько ему? – перебивает.

– Двадцать два.

Константину Олеговичу на телефон поступает сообщение, и он, извинившись, полностью увлекается перепиской. Я смотрю с легкой обидой, потому что улыбка на его лице становится все шире.

Кто там? Девушка его бывшая?

Паулина, кажется.

– У вас красивый дом, – хвалю, пытаясь вырвать мэра из виртуального общения.

Откидываюсь на спинку стула и потягиваюсь, запрокинув руки за голову.

Морозко снова смотрит на футболку в районе груди. У меня начинают закрадываться сомнения, что, возможно, вторая интересует его больше. Не похож он на того, кто за кусок ткани окрысится.

– Что ты сказала? – переспрашивает хрипло и жадно пьет воду.

То ли со слухом, то ли с концентрацией внимания проблемы.

– Дом, говорю, у вас красивый… Только темно слишком.

Киваю на неяркие светильники вдоль стен и наглухо задернутые шторы.

– Альберт не любит дневной свет.

О боже. Совсем забыла про птицу.

Он опускает голову и что-то печатает. Лыбится так довольно-довольно.

Паулина опять плетет свою виртуальную паутину.

Бесит.

– А это чье? – киваю на детские рисунки на стене, снова отвлекаю. – У вас что, ребенок есть? – почему-то с ужасом спрашиваю.

– Это племянники в гости приезжают, – говорит он без энтузиазма. – Ты поела?

– Да, спасибо. Было… вкусно.

Мэр кивает и смотрит на меня выжидающе.

Мол, давай, Ника. Погостила – и хватит.

А мне вдруг жалко его становится. Торчит тут, в глуши. В тайге. Явно простывший, одинокий и очень грустный.

– У вас температура, – сообщаю ему, поднимаясь со стула.

Одергиваю футболку и иду за своим телефоном. Попутно прихватываю пальто и тонкие колготки. Странно, что они здесь, на первом этаже.

– Я могу поставить вам укол, – говорю разворачиваясь. – Если у вас, конечно, есть анальгин в ампулах.

– Чего?

– Анальгин в ампулах. Есть?

– Вряд ли. Не надо. Само пройдет.

– Ну, дело ваше.

В комнате быстро переодеваюсь и убираю футболку на место. Застегиваю пальто, под которым скрывается наряд медсестрички из секс-шопа.

Дурацкая была затея. И почему я решила, что Слава сразу набросится на меня в этом наряде?

Наверное, я и правда фригидная…

Сбежав по лестнице, надеваю и застегиваю сапоги, которые были аккуратно выставлены у порога. Выпрямившись, натягиваю шапку.

– Ну…

Улыбаюсь неловко, глядя на Морозко. Он стоит в метре от меня, засунув руки в карманы спортивных брюк, и внимательно смотрит.

– Спасибо вам, – пожимаю плечами. – За все.

– И… хм, – откашливается. Острые скулы еще больше краснеют. – Тебе спасибо.

Смущенно опустив взгляд, забираю ключи от машины. Кожу вдруг покалывает.

Ахаю от неожиданности.

– Что это? – трогаю блестящую мишуру, которую он смешно затягивает у меня на шее. Будто шарф.

Делает шаг назад. И убирает руки за спину.

– С Новым годом, Мандаринка! – чуть интимно проговаривает.

Я вспыхиваю.

– И вас с новым счастьем.

Выйдя на крыльцо, не даю себе ни секунды на раздумья. Бегу к своей машине и запрыгиваю внутрь.

– Давай, моя хорошая, – шепчу.

«Мазда» заводится со второго раза.

Я сижу.

Минуту, две, три, пять, десять.

Двигатель надо хорошенько прогреть. Стекла тоже отмерзают.

Пора ехать…

Задев колючую мишуру, облизываю губы.

«С Новым годом, Мандаринка!»

– Боже…

Перед глазами фейерверками одна за одной вспыхивают живые картинки прошедшей ночи. Я трясу головой, чтобы это прекратилось, но, кажется, эффект табакерки только усиливается.

Вспомнив все, залипаю на занавешенных окнах двухэтажного синего дома.

А потом давлю на газ и уезжаю.

Константин

Кисло посмотрев на два одиноких, уже заветрившихся желтка на тарелке, разворачиваюсь к холодильнику и достаю из морозилки кусок свинины.