Раздался рев. Ревело и рокотало отовсюду, точно их захватил огромный серый водопад шума.

Его источником были теряющиеся в бесконечности ряды песочных часов, отсчитывающих быстротечные песчинки-секунды жизни смертных. Это был тяжкий звук, сумрачный и глухой. Он изливался, как едкая горчица на сверкающий взбитыми сливками и политый малиновым вареньем пудинг человеческой души.

– ЗАМЕЧАТЕЛЬНО, – высказался Смерть. – ПОЛУЧАЕТСЯ ТРОЕ. СПОКОЙНАЯ НОЧЬ.

– Это будут тетушка Хэмстринг, в очередной раз аббат Лобсанг и принцесса Кели, – произнес Альберт.

Смерть посмотрел на три пары песочных часов, которые держал в руке.

– Я ПОДУМЫВАЛ ПОСЛАТЬ ПАРЕНЬКА, – сообщил он.

Альберт сверился с гроссбухом.

– Ну, с тетушкой особых проблем не будет, да и у аббата есть опыт, что называется. За принцессу обидно. Всего пятнадцать лет. Могут возникнуть сложности.

– ДА. ЖАЛЬ.

– Хозяин?

Смерть стоял с третьими часами в руке, задумчиво уставившись на игру света на поверхности стекла. Он вздохнул.

– ТАКАЯ ЮНАЯ…

– Ты хорошо себя чувствуешь, хозяин? – искренне забеспокоился Альберт.

– ВРЕМЯ ПОДОБНО ВЕЧНОМУ ПОТОКУ, КОТОРЫЙ НЕСЕТ ВСЕХ СВОИХ…

– Хозяин!

– ЧТО? – Смерть резко очнулся от дурманящего сна.

– Ты переработал, хозяин, от этого-то все и…

– ПОСЛУШАЙ, ЧТО ЗА ВЗДОР ТЫ ТУТ НЕСЕШЬ?

Пожав плечами, Альберт уткнулся носом в книгу.

– Хэмстринг – ведьма, – сообщил он. – Она может выказать раздражение, если ты пошлешь Мора.

Все практикующие магию обладали одинаковым правом. Когда их время истекало, а вместе с ним «истекал» и песок в индивидуальных часах, они могли потребовать, чтобы их забрал Смерть собственной персоной, а не мелкие должностные лица из его ведомства.

Смерть, казалось, не слышал Альберта. Он вновь не отрываясь смотрел на часы принцессы Кели.

– ЧТО ЭТО ЗА ОЩУЩЕНИЕ ВНУТРИ ГОЛОВЫ, ОЩУЩЕНИЕ ТОСКЛИВОГО СОЖАЛЕНИЯ ПО ПОВОДУ ТОГО, ЧТО ВСЕ УСТРОЕНО ТАК, КАК, ПО ВСЕЙ ВИДИМОСТИ, УСТРОЕНО?

– Печаль, хозяин. Мне так кажется. А насчет…

– Я ЕСТЬ ПЕЧАЛЬ.

Альберт как говорил, так и замер с открытым ртом. В конце концов он овладел собой на время, достаточно длительное, чтобы выпалить:

– Хозяин, мы говорили о Море!

– О КАКОМ МОРЕ?

– Твоем ученике, хозяин, – терпеливо, словно разговаривая с малым ребенком, напомнил Альберт. – Высокий такой паренек.

– РАЗУМЕЕТСЯ. ЕГО МЫ И ПОШЛЕМ.

– А он готов работать соло, хозяин? – с сомнением в голосе спросил Альберт.

Смерть задумался.

– ОН СПРАВИТСЯ, – наконец произнес он. – ОН СООБРАЗИТЕЛЕН, БЫСТРО СХВАТЫВАЕТ. И В КОНЦЕ-ТО КОНЦОВ, – добавил он, – НЕ ДУМАЮТ ЖЕ ЛЮДИ, ЧТО МНЕ БОЛЬШЕ ДЕЛАТЬ НЕЧЕГО, КРОМЕ КАК ДЕНЬ И НОЧЬ БЕГАТЬ ЗА НИМИ.

Мор стоял, тупо уставившись на бархатные портьеры, которые тихонько покачивались в нескольких дюймах от его глаз.

«Я прошел сквозь стену, – думал он. – А это невозможно».

Он осторожно раздвинул занавески, чтобы посмотреть, не проглянет ли где-нибудь дверь. Однако увидел лишь облезлую штукатурку. В некоторых местах она окончательно растрескалась и отвалилась, открывая взору слезящуюся влагой, но подчеркнуто прочную каменную кладку.

Он потыкал в камень пальцем и окончательно убедился, что еще раз ему такого фокуса не проделать.

– Ну, – обратился он к стене, – и что дальше?

Чей-то голос у него за спиной произнес:

– Хм-м. Я извиняюсь…

Мор медленно повернулся к говорящему.

Сгрудившись вокруг занимающего середину комнаты стола, сидела клатчская семья. Она состояла из отца, матери и полудюжины чахлых детишек. На Мора устремились восемь пар округлившихся глаз. Чего нельзя сказать о девятой, принадлежащей ветхому прародителю неопределенного пола. Ее обладатель воспользовался внезапным появлением незнакомца, чтобы вволю пообщаться с большой чашкой из-под риса, из которой ела вся семья. Очевидно, он придерживался той точки зрения, что вареная рыба в руке значительно превосходит по своим достоинствам любое количество необъяснимых явлений. Так что молчание прерывали звуки решительного и самозабвенного чавканья.