Ксавьер неожиданно встал, сделал несколько стремительных шагов и резко открыл дверь.

Бух!

- Уй! – зашипел Крис, потирая лоб.

Марина увидела, как из темного проема на нее пялятся перепуганные, но все же горящие любопытством глаза пяти магиков. А то и шести, если где-то среди них был Денеба.

Ксавьер не произнес ни слова. Он просто посмотрел на «слухачей», и сплетников как ветром сдуло – только тапки по голым пяткам зашлепали.

- Я, пожалуй, оставлю дверь открытой, - невозмутимо сказал мужчина. – А то что-то душновато стало.

Марина неловко покивала: пожалуй, продемонстрировать всем, что они тут именно делом занимаются и ничего не скрывают, было лучшей идеей.

Ксавьер сел на место, взял кисточку, и снова установилась гнетущая тишина, когда два совершенно чужих друг другу человека находятся неестественно близко и старательно делают вид, что это не так.

- Ксавьер, а может, расскажете мне что-нибудь о своей родной стране? – наконец, насмелилась Марина первой перебросить трос через эту пропасть.

- Я не люблю вспоминать прошлое, - ответил мужчина, и трос, печально звякнув крюком, ухнул вниз. – Это вызывает во мне агрессию, а та, в свою очередь – бессонницу.

- Ну, можно ведь вспоминать что-нибудь хорошее, - попыталась сгладить неловкость Марина. – Что-то из детства: во что Вы любили играть, в каких местах бывали, какое у вас было любимое блюдо…

Мужчина задумался, явно вглядываясь в глубины памяти. Но затем покачал головой.

- Не хочу об этом думать, - сказал он, слишком резко откладывая готовый плащ и берясь за новый.

- Почему? – удивилась Марина, искренне не понимая, как предложение рассказать что-нибудь светлое о детстве может вызвать такую негативную реакцию. Бывает, конечно, что детство у человека такое, что только вздрогнуть и остается. Но даже в таком случае люди все равно запоминают хорошее, и плохое всплывает, только если специально расспрашивать. Но разве она задала конкретный вопрос?

Пока Марина так и эдак пыталась сообразить, что она сказала не так, Ксавьер окунул кисть в краску и пояснил:

- У меня не осталось воспоминаний, не подернутых грустью. Война все меняет. О чем ни начни вспоминать – все тянет за собой какую-нибудь дрянь.

- Что, даже вкусняшки? – пошутила Марина, старательно пытаясь развеять мрак, который сама же и выпустила из души малознакомого человека. – Признайтесь, Ксавьер: что Вы любили есть в детстве?

Она уже поняла, что лезет не в свое дело, но остановиться почему-то не смогла. Наверное, потому, что Ксавьер, наконец, начал с ней говорить.

- Пирожные, - с едва заметным вздохом ответил мужчина. – Бисквитные лодочки с вафельным парусом, которые подавали в ресторане у главной площади.

- И что же может быть дурного в таких очаровательных пирожных? – через силу улыбнулась Марина, уже мысленно готовя слова поддержки.

- Люди, которые ели их, глядя, как моих родителей везут на эшафот, - ответил Ксавьер.

Девушка подавилась уже заготовленной фразой о том, что детские воспоминания – всегда светлые, и ничто не может их омрачить. Но неожиданно мужчина разговорился сам:

- Знаете, что меня больше всего поразило в войне? – сказал он, поворачиваясь к ней. - Нет, не убийства и даже не пытки над магиками. А то, что жизнь продолжалась. Продолжали работать магазинчики, рестораны. Ставились спектакли, собирались модные салоны. А на соседней улице в это время обозленные фанатики насмерть забивали семью демонов. Никто не вышел к Управлению инквизиции с требованием прекратить безумие. Никто не обратился к Протекторату с просьбой защитить магиков. Все переживали лишь за то, чтобы их это не коснулось.