Так близко, как сейчас, мы не были уже очень-очень долгое время, и это вначале немного меня дезориентирует. Его лицо светится, и я замечаю, что он изо всех сил старался не улыбаться.

– Ты всё ещё пользуешься моим именем? Должен признать, это чертовски приятно!

– Только здесь, иначе к тебе не прорваться.

– Извини за это, я виноват. Недостаточно убедительно инструктирую персонал.

– Как раз чересчур убедительно, я бы сказала.

– Хорошо, я понял. Давай к делу, меня ждут.

– Если я очень тебя отвлекаю, я могу подождать или зайти позже.

– Все самые важные дела у меня в семье.

– Я больше не являюсь твоей семьёй. Я хочу переехать из дома на берегу в какое-нибудь другое место, поскольку испытываю серьёзный дискомфорт от нашей большой шведской семьи.

Лицо Алекса в одно мгновение мрачнеет, его игриво сдерживаемую улыбку словно сметает. Его плечи опускаются, и мне даже кажется, будто под глазами у него появляются тёмные круги. А может, они там и были, только я сразу не заметила. Он сосредоточенно трёт переносицу, прикрыв глаза, затем откидывается на спинку дивана, и холодным, совершенно ледяным тоном спрашивает:

– У тебя проблемы с Габриель?

– Нет. Абсолютно точно нет.

– Я раздражаю тебя?

– Мы почти не видимся, ты в принципе не можешь меня раздражать.

– Тогда в чём дело?

– Ты придумал весь этот фарс ради якобы близости к Лурдес, но навещаешь её раз в месяц, наверное, не чаще. Так что я не вижу необходимости в такой близости и предлагаю жить своими отдельными жизнями, не пересекаясь. Это ненормально.

– Я вижусь с Лурдес каждый день, если тебе это неизвестно. Стараюсь не попадаться тебе на глаза, но ты всё равно недовольна.

– Допустим, меня напрягает факт твоего присутствия поблизости. Я не могу это объяснить.

Алекс слишком надолго погружается в раздумья, учитывая ждущих в конференц-зале. Затем поднимается, и, засунув руки в карманы брюк, подходит к стеклянной стене. Смотрит некоторое время на простирающийся у его ног Сиэтл, потом сообщает:

– Через некоторое время я уеду. Надолго. Потерпи немного. Я строил дом на берегу для тебя и хочу, чтобы ты и дети жили в нём. Если и мой отъезд тебе не поможет, решим, что с этим делать, когда я вернусь.

Я не ожидала, что он будет таким упёртым.

– Почему не сделать это сейчас? Любой развод – стресс, и мы усугубляем его негативные последствия.

– Какие именно? – на этот раз он усаживается в своё кресло за рабочим столом и принимается что-то делать на своём компьютере, демонстрируя мне, тем самым, потерю интереса к дальнейшей нашей беседе.

– Не хочу говорить на эту тему, особенно после всего, что наблюдала сегодня в твоём фойе.

Я поднимаюсь и направляюсь к выходу, так как уже поняла, что решение принято, дальнейшая беседа не имеет смысла, и кроме боли я ничего не получу, да и, к тому же, рискую разрыдаться, что совершенно недопустимо.

– Стой, – резко окликает меня Алекс. – О чём ты?

Я поворачиваюсь и, конечно, натыкаюсь на его острый, почти свирепый взгляд. Мне совершенно очевидно, что он прекрасно знает, о чём я, но меня прямо рвёт на части от желания всё ему высказать.

– О твоих бывших, которые роняют днями напролёт одинокие слёзы в твои холодные фешенебельные кресла! Как предусмотрительно с твоей стороны никогда не пользоваться центральным входом!

Думаю, при этих словах у меня на лице написано презрение, и я даже не пытаюсь его скрыть. Честно говоря, заплаканная девушка отрезвила настолько, что при нашей беседе с Алексом я ни разу не взглянула на него как на сексуальный и желанный объект. А это уже очень большой шаг к выздоровлению.