- Он это кто? Имя помнишь?

- Нет. Я не запоминаю имен. Только картины.

- Ладно, и что он хотел?

Худая рука взметается и тревожно пробегается по волосам. Глаза в страхе расширяются, и я не придумываю ничего лучше, чем взять ее руки в свои.

Девочка вздрагивает, но рук не вырывает. По коже вибрацией передается паническая дрожь от Маши.

- Сказал, что, если я не отдам ему двенадцать тысяч долларов, сумму за картину, он заставит меня платить… по-другому.

Охренеть!

Стискиваю зубы и крепче сжимаю дрожащие ладони. А хочется кулаком в физиономию заехать этому ублюдку. По логике я понимаю, что для него она первая кто виноват, но чисто по-мужски я бы приложился.

- А я не понимаю, Дамир, - лепечет моя девочка, - как он может быть уверен, что у него был оригинал, если у него даже документов на картину не было? Наверное, он просто хочет таким способом заработать, только я здесь при чем? У меня нет таких денег!

Из уголков глаз все же снова скатываются слезы, и она отворачивается.

Вот же тварь! Ненавижу людей, решающих, что они могут не разбираясь в ситуации вынести вердикт, а потом еще переломать уйму судеб. Зажиточных бизнесменов, которые играют другими людьми партии в своих жизнях. Таких, как этот Киселев, тьма. А это был именно он, если судить по рассказу Маши. Его заявление у нас бы долго пылилось, если бы не друг Воронина.

Шумно вдыхаю, беря себя в руки. Моих эмоций ей точно сейчас видеть не нужно. Только хуже сделаю.

- Маш, не бойся, - глажу большими пальцами нежную кожу на запястьях, чтобы хоть как-то её успокоить. - Я не дам тебя в обиду. Но ты должна кое-что знать!

Она обязана понимать с чем борется. С чем мы будем бороться! Потому что черт его знает сколько таких картин они толкнули, и кто явится в следующий раз. Не каждый пойдет в полицию, потому что далеко не у всех эти картины оказались легальным путем. А крайний будет кто? Конечно тот, чья подпись на документах!

- Что? – потемневшие от волнения глаза вопросительно впиваются в меня.

- Его картина, скорее всего, была действительно оригиналом.

Маша хмурится.

- Откуда ты знаешь?

- Потому что ваша галерея проходит по делу с махинациями и контрабандой живописи.

До этого большие глаза расширяются еще сильнее.

- Как это?

- Ну вот так. 

- Не может этого быть!

- Может, Маш! У нас уже два заявления от владельцев картин. И думаю, это не предел. Кто-то, а я уверен, что это ваш Ельский, очень умело мутит. Так, что даже ты не в курсе, и доказать что-либо невозможно, потому что он выбирает картины без документов на руках.

Машино лицо меняет сотню выражений за секунду. Профессия давно выработала привычку присматриваться в каждого, даже в невиновного, что я сейчас и делаю. Машинально впитываю то, что демонстрирует ее лицо, глаза, мимика, и окончательно понимаю, что нет – она не в курсе. Слишком многоговорящие ее эмоции. Далеко спрятанное облегчение высвобождается наружу. Не хотелось разочаровываться. Только не в ней.

- Но… но экспертизы провожу я! Если бы они были оригиналом, я бы так и указала.

- Я знаю. Ты честная девочка. 

- Тогда как? 

- Не знаю. Это мы и пытаемся понять. Скорее всего, он подменивает их. Возможно у него есть связи в интернет магазинах и аукционах. Он делает заявку и, если у кого-то на складе имеется копия заявленной им работы, он ее выкупает. Знаешь, сколько таких подпольных сайтов?

- Нет…

Не удивительно!

- Получается, что ты делаешь экспертизу уже подмененной картины. А оригинал он продает за большие деньги.

- О боже!

Маша вскакивает, но сделав несколько шагов снова оседает на стуле…