Я безнадежно испорчен.

Закурил, в ту ночь и в то утро я много курил – что—то предчувствовал?

Посмотрел на нее, она чему—то улыбалась во сне. Она была как—бы со мной, но в тоже время не со мной… ну да, я же отвлекся от буддизма.

Не зная как себя занять, я выпил кофе. Сбегал к морю. Я понял, что скучаю по ней.

Разбудил ее, сказал, что уезжаю по делам, а завтра, может быть, позвоню. Шорты, топик – и солдатик Пао уже на выходе. Ее исполнительность меня разозлила в конец.

Она не могла скрыть свою досаду, она не могла скрыть одного – ей не хотелось уходить – я видел это по ее окаменелой спине. Догнать, еще раз прижать… Этого не случилось.

Я пошел в душ. Когда вернулся, от нее остался лишь запах.

Что я наделал – я же никуда не еду. Я испытал чувство вины, обиды, злости – все мои страсти и грехи ко мне вернулись. Приехал в Мекку разврата и живу с телкой, как с женой.

Я не мог выбросить ее из головы. Нужно срочно отвлечься – возьму другую. Нет, лучше двоих! Буду иметь новую каждый день. Чего я к ней привязался, как банный лист?

Кто она? Шлюшка, у которой была уже сотня мужиков, с которой не о чем поговорить. Только пользоваться, как одноразовой посудой.

Дальше меня бы это затянудло еще больше. Хорошо, что перерезал пуповину. Я же приехал все успеть! А вместо познания столицы вертепа – я взялся познавать самого себя. Вместо проститутки она стала для меня священником, исповедником.

Я влил в себя полбутылки рома. Я пел дурацкие песни с немцами. Я смеялся сам над собой…

А утром прибежал в бар. Но Пао там не было.

Холодный фреш, обмен любезностями с мамой—сан, оказавшейся в топе, который я купил Пао. Вопрос где Пао? Снова шутки—прибаутки. Все хорошо. И снова вопрос, где Пао. Да где же Пао, черт возьми. Я сто раз спросил где Пао. Но ее не было, и мама—сан, принимая грустное участливое выражение лица отвечала, что не знает где она. Она ее прятала или…, не знаю, что еще.

Сука. Морковка. Кинула как бобика за шиворот.

Для нее я гербарий на стене, журавлик на небе, обезьянка на заборе.

Стемнело. Толпы слоняющихся бюргеров с морковками. И даже те, с кем я пел, и даже разглядел всех морковок – Пао нигде не было. Ок.

Снова огни неонов, дозаправка ромом. Снова на променад. Безрезультатно, и тогда в неоновой рекламе вя разглядел свою Пао и вторую Пао и третью Пао. Это была реклама тайских священников, которые смотрелди на меня и улыбались. В уши возвращались звуки техно, от которых я на время отключался, и когда я возвращался, то двигался в такт этим звукам.

А может виски? Да глупо, мне нужна Пао. И не смотрите на меня так, леди—бои, я пьяный в дым.

В этом свинячьем виде я видимо гожусь туристам тем, что мне можно поведать все тайны сердца. Вот мощный викинг что—то шпарит мне на английском, я оглядываюсь, где он пришвартовал свой драккар – не нахожу, а он видите ли советуется не взять ли ему в жены тайку. Тоже прикипел мужчина сердцем.

Я киваю, сочувствую и ухожу в забытье.

И вот я шагаю по улице.

– Где я?

Бродил всю ночь, и даже встретил Пао – она шла мне навстречу там, где уже никто не гулял. И я шел ей навстречу и в переулке никого уже не было.

Бродил настырно, и вот с меня, как с бойца на поле сражения, капает кровь, и япошки—покемоны, которые использовали меня как грушу, в семи шагах растворяются в ночи.

И ночь призывным голосом бундеса спрашивает меня:

– Was ist los?

Ну что со мной случилось? Так. Ходил—бродил—нарвался. Отдыхать же приехал – вот и отдыхаю.

Покемонов явно спугнул этот дружный квартет жизнедеятельных немцев, с красными, как кирпичи ряхами. Для продолжения отработки ударов это было уже too much, и агрессоры тихо ретировались.