Слоняясь по аэропорту дальше, нахожу доброжелателя – это индус с прискорбно—сочувствующим лицом, – он «все кивает, – он соображает, он все понимает». В точности, как у Высоцкого, только индус трезв как стеклышко: «А что молчит – так эт он от волненья, от осознанья, так сказать, и просветленья».

Он быстро входит в мою проблему, и дает пионерскую клятву выгодного обмена, причем немедленно – трепещите, русские деньжата.

Едем. Знакомая дорога, знакомый поворот, ну что ж, «квартал менял», я все понимаю… Ан нет! Пред очи предстает тот же Омар—Амар. Меня не узнает из принципа. Но час пробил, и видимо, находясь в неге предутреннего сна (иного объяснения не нахожу), он снизил курс рупии к рублю. Красный Махатма Ганди с его 20—рупиевых ассигнаций явно повеселел, делать нечего – все дороги ночного Мумбаи вели к Омару—Амару. Тут Махатма подмигнул: мол, бери, иначе, в третий раз привезут сюда же! Набив рюкзачек пачками двадцаток я пустился в обратный трансфер по бодрому Мумбаи. Жизнь налаживалась – состоялась еще одна сделка в укрепление российско—индийских отношений. Красный Махатма Ганди и Омар—Амар в красных трусах придали мне уверенности, что патовых положений не бывает. Впереди замаячил полет «Мумбаи—Гоа».

Да, вот еще! От «Кальмара» я ехал по другому Мумбаи, с халупами, очищенными от остатков ночи, но не очищенными от вечной нищеты и мусора. Мумбаи с дедами в белом и с белыми, будто наклеенными бородами, Мумбаи черных ретро—такси с желтыми крышами, Мумбаи, с тачками, загруженными сельхозпродукцией, Мумбаи белых травоядных животных (что—то между козой и овцой). Мумбаи с белыми бусами на шее.

Остались прежними только клаксоны, и взмахи руками индусов—водил: «Слышь ты! Иду на обгон».

– Привет! Взяла билет?

– Взяла!

– Пиши: когда, – я встречу.

– Я взяла, но не билет.

– Не понял.

– Потом объясню, ладно?

– Угу.

Через два часа я оторвался от земли навстречу океану. Взмок сразу – полет походил на выбор места куда упасть. Приземление в Goa International стало удачей. Я понял – самолеты тут водят также как я мопед. Если в Бомбее лил дождь, то на Гоа орудовало солнце.

Я улыбался ему как младенец, пока не попал в скромный по виду, не хватающий звезд с неба отель «N», где мне индус со взглядом чистым, как адриатическая волна, не предложил плату в «тыщу» рупий в день. Если сказать, что я удивился – это ничего не сказать. С той же улыбкой я приступил к сделке. Для восточного жителя торг – это как расчесать волосы, хлебнуть чаю или вынести мусор. Наш российско—индийский торг начался с занятий физкультуры – по—другому нашу жестикуляцию не назовешь, и скажу наперед, закончился курсом актерского мастерства. Участники торга синхронно помахали руками, совершили круговые движения головой, свели и развели брови в кучку, и, закончили бодательным движением, которое успешно проделывают на пастбище представители крупнорогатого скота, в минуты, когда им на рога набрасывают невесть что.

Наупражнявшись – мы приняли смиренный вид. Будда, пожалуй, нашей смиренности бы обзавидовался.

В вышеописанном процессе цена совершала чудеса акробатики, и постоянно в сторону снижения, наконец она уперлась в отметку 550 рупий за ближайшую ночь (хотя это было тоже сверх разумного). На этой цифре я, измочаленный торгом, с чистой совестью собрался покинуть гостеприимный ковчег индусов, как перед моими «ясными очами» на ресепшене произошла рокировка фигур и всплыл другой индус с цифрой 400 рупий в день. В результате я выложил 390 за первые сутки и остался жить в чудесном «N».