– Неудача, – сказала одна из двух молодых женщин, слишком чисто одетых, чтобы их жалеть. – Нужно, чтобы кольцо легло плашмя, понимаешь?

Потом сделал попытку Фрэнсис. На этот раз кольцо легло вокруг спичечного коробка, «плашмя».

– Неудача, – повторила дама.

– А теперь-то почему? – недоуменно спросили дети.

– Обруч должен лечь красной стороной вверх, – сказала дама. И снова осталась в выигрыше.

Тогда дети перешли на противоположную сторону стола и получили еще на пенни обручей от другой слишком чистой молодой женщины. И произошло то же самое. Только после второго попадания та сказала:

– Неудача. Обручи должны лечь синей стороной вверх.

Тут Бернард завелся. Он твердо решил очистить стол.

– Хорошо, синей так синей, – мрачно сказал он и взял обручей на пенни.

На этот раз он попал в жестяной подносик для булавок и в маленькую коробочку, в которой, надеюсь, что-то было. Девушка немного поколебалась, затем вручила призы.

– Еще обручей на пенни, – входя в раж, сказал Бернард.

– Неудача, – ответила девушка. – Мы не даем обручей больше чем на два пенни одному и тому же лицу из одной и той же компании.

Призы были не такими, какие захотелось бы сохранить, даже в качестве трофеев – особенно тем, кому предстоит спасать русалку. Дети отдали их маленькой женщине, наблюдавшей за игрой, и отправились в тир. Там, по крайней мере, все должно было быть без дураков. Если прицелиться в бутылку и попасть, она разобьется. Ни один жалкий корыстолюбивый смотритель не мог лишить вас приятного звона разбитой бутылки. Даже если оружие плохое, возможно прицелиться и попасть в бутылку.

Так-то оно так, но проблема со здешним тиром была не в том, чтобы попасть в бутылку. Бутылок было так много, и они висели так близко друг к другу… Дети сделали четырнадцать выстрелов и услышали тринадцать звонких ударов. Бутылки были подвешены в пятнадцати футах от них, а не в тридцати. Почему? Места на ярмарке хватало с избытком. Может, жители Сассекса настолько плохо стреляют, что тридцать футов для них – запредельное расстояние?

Они не бросают шарики в кокосовые орехи, не катаются на карусельных лошадках и не взлетают на головокружительную высоту на качелях. У них не осталось азарта для таких приключений. А кроме того, все на ярмарке, кроме самих братьев и сестер, маленькой женщины-зрительницы и девушек, выдающих кольца, были невообразимо грязными. Полагаю, в городке имелся водопровод. Но если бы вы побывали на бичфилдской ярмарке, вы бы в этом усомнились.

Здесь не слышалось ни смеха, ни веселых разговоров, ни дружеского праздничного перешучивания. Глухая тяжелая тишина висела над этим местом; тишина, которую не могла разогнать натужная фальшивая веселость паровой карусели. Смех и песни, музыка и дружеское общение, танцы и невинные пирушки – ничего этого не было на ярмарке в Бичфилде. Музыку заменяли доносившееся с паровой карусели звуки, похожие на эхо низкопробной позапрошлогодней комедии. Ни смеха… Ни веселья… Только угрюмо сгрудившиеся грязные смотрители приспособлений для выманивания пенни, да несколько групп подавленных девочек и мальчиков, дрожавших на холодном ветру, который поднялся с заходом солнца. На ветру плясали пыль, солома, газеты и обертки от шоколада. Единственные танцы этой ярмарки.

Большой шатер, в котором размещался цирк, стоял в самом конце пустыря, и люди, суетившиеся среди веревок и колышков, между опиравшимися на оглобли яркими фургонами, казались веселее и чище, чем хозяева мелких аттракционов, созданных для того, чтобы люди