Вспоминая сейчас тот вечер, я всё равно невольно улыбаюсь. Помню, как звенел и потрескивал смартфон одного из младших братьев Вани, испуская в пространство какой-то совершенно гадостный рэп. Помню, как было душно и темно было в засаленной квартире Ваниных родителей. На рэп с отменным матом никто не обращал внимания, все делали вид, словно бы это нормально, мальчик растет, и сидели в тесном зальчике в малогабаритной трешке за длинным столом с посудой из старого хрусталя и выцветшего фарфора, наслаждаясь обилием жирных салатов, разваренного картофеля, запечённой до третьей корочки курицы и прочего. А главное – водкой.

Наташка появилась в дверях где-то после первой половины мероприятия, когда я в тоскливом ужасе обдумывала, как грамотно начать врать о своем плохом самочувствии, чтобы меня выпустили из этих панельных стен семидесятых годов. Я бы могла, пошептав Ване нежностей у двери, побыстрее отсюда выскользнуть и усвистеть на такси в нашу съемную квартиру, но его родственнички потом бы мне это обязательно припомнили.

Невысокая, стройная, но с красивыми формами, длинное каре светло-русых волос и большие зелёные глаза. Громова Наташа была совсем не отсюда и сюда вообще не могла вписаться никаким образом – утонченная, стильная, красивая. Она была похожа на отца очень-очень смутно. И в те первые минуты, когда я её увидела и ощутила то спасительное мановение, идущее от её образа, тут же стала беззастенчиво Наташку рассматривать. Аромат ванили и яблок, острый взгляд, таящий осторожность и львиную долю неприязни, чуть поджатые красивые губы. Несмотря на всё презрение, которое явно испытывала Наташка, оказавшись в этом месте, она была очень вежлива и деликатна. Поздоровалась, поздравила, выпила дешевого шампанского, ответила на пару вопросов. Заинтересованность в её взгляде мелькнула только тогда, когда она увидела меня. Не знаю, что именно привлекло её внимание в первый момент – думаю, мой неподходящий для местного колорита вид, да и поведение вкупе с ним – я скромно сидела в уголочке, надеясь слиться с тенью от шкафа. А, возможно, отблеск отчаяния и желания найти помощь в моем взгляде. Может и просто то, что наши с Наташкой души сразу же почувствовали ментальное родство.

- Звездец, - устало произнесла я, думая, что нахожусь на кухне совсем одна. Я сбежала из гостиной, после того, как пьяные завывания Ваниных родителей, называемые пением, вот-вот грозились перерасти в танцы на столе под грубые и пьяные улюлюкания всех гостей, кроме меня и Громовой Наташи.

- Согласна. Только сказала бы несколько по-другому, - заходя в кухню, продекламировала она сама.

Я вздрогнула и повернулась к девушке, по-прежнему прижимаясь спиной к холодильнику и едва-едва в силах стоять на ногах – так я устала. Наташка зашла на кухню и поплотнее прикрыла дверь, затем выключила свет, приоткрыла форточку и подкурила тонкую сигаретку.

4. Глава 4

- Будешь? – спросила она.

Я кивнула, хотя не курила уже лет сто или двести. Но сейчас отчаянно хотелось.

- Спасибо.

Рыжий огонёк облизал кончик сигареты, и я с удовольствием вдохнула расслабляющую горечь.

Некоторое время мы с Наташкой молча стояли на маленькой шестиметровой кухне, заставленной грязной посудой и дикими рядами бутылок, хранящихся под потолком – и чего там только не было, а зачем хранилось – вообще великий вопрос. Я на самом деле старалась не рассматривать эту кухню и даже несколько боялась цепляться вниманием за мелкие подробности местного интерьера.

- И как тебя угораздило здесь оказаться? – Теплый Наташкин взгляд скользнул по мне сверху вниз и обратно. – Не вписываешься сюда.