Там было хорошо и спокойно, там было так весело, что я даже смеялась. Смеялась так, как смеются юные девушки, верящие в любовь, защиту, в вечную дружбу…

А главное - я парила… снова парила…

Мимо проносились белые облака, а крылом я ловила солнечные лучи… Мне было прохладно и так хорошо, что не хотелось прерывать полет, но голос… чей-то настойчивый и знакомый голос звал меня…

Он просил, умолял, чтобы я вернулась… Пожалуйста… пожалуйста, просил голос.

Но как же мне опротивело это слово! От него никакого толка… Оно не спасает, не помогает, это пустое слово, и оно не заставит меня вернуться туда, где у меня нет белых крыльев, туда, где ко мне прикасается тот, кого я не хочу, туда, где у меня нет выбора и я никому не нужна.

А здесь я могла летать, могла вернуться к отцу, могла посмотреть на сестру – изменилась ли она? Уж выросла – это точно. Голос звал, но крылья… я не могла отказаться от них…

- Маргус, нет, - ответила я голосу и полетела дальше, еще дальше.

Я приближалась к горячим солнечным лучам, которые не обжигали меня, а баюкали, но голос снова позвал – глухой, едва различимый, и вдруг я расслышала одно слово:

- Мамочка!

Самое важное слово, которое только может услышать мать.

И я вспомнила. И полетела обратно.

И поняла, что у меня крыльев нет, но… И не надо!

- Стэнли, - я открыла глаза и через минутное помутнение увидела над собой склонившегося ребенка.

Живой, ресницы длинные, как и прежде, следы от побоев еще остались, но уже не были такими пугающими. И главное – мой мальчик гладил меня по лицу, а значит, с руками у него все хорошо. Хотела и я погладить его по темноволосой макушке, но мои руки не поднимались, а все тело откликнулось болью, невольно вызвавшей стон.

- Мамочка, тебе лучше пока не двигаться, - сказал Стэнли.

- Хорошо, - улыбнулась поучительному тону.

- Те подонки тебя сильно избили! – голубые глаза сына потемнели до синих. – Но ничего, они больше никого не обидят!

Мне не было жаль тех легал. Не было жаль мужчин, которые избивали ребенка, которые избивали меня.

- Где мы?

- Выпей, - сын приподнял мою голову и заставил сделать глоток чего-то приятно-карамельного, напомнившего мне конфетное детство. – Это тебе поможет.

Я послушно осушила чашку и откинулась на подушках. Повернув голову, увидела незнакомую комнату, взиравшую на меня огромным окном, впускающим через стекла сумерки, зеркалом со старинного трюмо и рыже-языкастым камином. На полу лежал пушистый темно-синий ковер, на нем стояла вместительная кровать, где лежала я, и стояло кресло, в котором сидел Стэнли. Мой Стэнли – живой…

- Мы у папы, - сын погладил мою руку, лежавшую поверх теплого одеяла и невесомо, словно опасаясь, что причинит новую боль, поцеловал ее.

- Он… - слова давались тяжело, взамен они воровали дыхание и сжимали внутренности калеными тисками, но сын меня понял.

- Он хорошо со мной обращается, не волнуйся, пожалуйста.

- Ладно, - улыбнулась.

Если мальчику здесь хорошо, я выдержу даже это.

- И с тобой он тоже будет хорошо обращаться, - пообещал сын.

- Конечно.

Я опять улыбнулась и постаралась, чтобы он мне поверил.

- Отдыхай, - оглянувшись на закрытую дверь, сказал Стэнли. – Поспи, теперь тебе можно, потому что ты вернулась. Поспи, мамочка. Не волнуйся за меня. Отец меня не обидит.

Я закрыла потяжелевшие веки и окунулась в сон, в котором снова летала – догоняя облака, позволяя целовать себя солнцу. А рядом со мной летал красивый молодой человек, и волосы его цветом своим затмевали светило.

Арсур альх анкер Пррансток…

Это был наш первый совместный полет, за которым с теплыми улыбками наблюдали родственники с его и моей стороны…