Я вообще готова целую вечность слушать и смотреть, как поёт и играет именно он. 

Ну а что с меня взять? Помешалась я на нём. 

Песня приближается к своему завершению, когда мой телефон начинает верещать экстремальной композицией рок-группы Nickelback. Внизу звук резко обрывается, и я перед тем, как отклонить вызов и, похоже, по сложившейся традиции нырнуть ничком на пол замечаю, как Рома срывается с места. 

Сердце грохочет, ощутимо врезаясь в грудную клетку, когда я слышу насмешливое: 

— Мышка, ты ли это?.. Выгляни, не бойся. Я не кусаюсь, если что.  

Он тихо смеется, а я мысленно негодую на Настю, мамину подругу, за то, что решила позвонить мне так не вовремя. 

— Мы-ышка-а, — игриво тянет он. — Прекращай эти прятки. Ну же, покажись. 

А-а-а! В груди сладко щемит, и меня так и подмывает подняться, заглянуть ему в лицо, послушать то, что он скажет, и, возможно, если получится, самой связать пару слов в достойном ответе. Вот только я себя знаю. И позориться лишний раз не в моих интересах. 

Не умею я нормально общаться с людьми. Особенно с теми, кто мне жутко нравится. 

— Ладно, Мышка. Ещё посмотрим, кто из нас хитрей. 

Сердце колет страх. Что он имеет в виду?!  

Через минуту внизу вновь начинает звучать струнная музыка, а я решаю позорно уползти в свою нору. Ляп на ляпе. Ужас какой-то, честное слово. 

Так вышло, что только окна в моей комнате выходят на заброшенный детский сад, зал-кухня-спальня родителей находятся со стороны подъезда, поэтому только в зале я чувствую себя в относительной безопасности и перезваниваю Насте. 

Она младше мамы всего на пару лет, но ещё тогда, когда мне едва исполнилось семь лет, запретила ей «тёткать». Живёт Настя со своим шестилетним сыном в доме напротив нашего, воспитывает его самостоятельно и предпочитает всё свободное от работы время проводить рядом с ним, но иногда обстоятельства вынуждают её внеурочно отлучаться из дома, и тогда приглядеть за Павлушей она просит меня. 

Видимо, и сейчас ей требуются услуги няни в моём лице. 

— Слушаю, Насть, — улыбаюсь я после её взволнованного «алло». 

— Детка, ты мне позарез нужна! Спасай! Эти остолопы развернули машину с товаром. Мне надо отъехать на пару часов, чтобы им... кхм, преподать урок, ну и попытаться вернуть машину. Сможешь через полчасика к нам подскочить? С меня ведро мороженого. 

— Без проблем, — бодро заявляю я и, выслушав целую тираду благодарностей, иду в ванную принимать душ. 

А когда, быстро перекусив мамиными бутербродами с плавленым сыром и облачившись в лёгкое платье в цветочек, я выхожу из своего подъезда, то вижу на лавке возле него вальяжно развалившегося... Рому! 

Мой желудок подскакивает к горлу, сердце трусливо поджимает абстрактные лапки, а глаза, кажется, лезут на лоб. Оба локтя Ромы покоятся на деревянной спинке, выкрашенной в грязно-жёлтый цвет, ноги вытянуты и скрещены, на лице лёгкая задумчивость. Но лишь до того момента, пока он не поворачивает голову в сторону тяжёлой открывшейся двери. 

Я не ожидала его здесь увидеть от слова совсем! Потому и запинаюсь, но быстро опускаю глаза вниз и иду дальше. Лицо горит, сердце быстро стучит о рёбра, заглушая прочие звуки извне. 

Мне с ним поздороваться? Молча пройти мимо, как ни в чём не бывало? Вежливо кивнуть? 

Мамочки-и-и! Что мне делать-то?! 

Бросаю быстрый взгляд на возмутителя моего спокойствия и вижу его слегка суженные глаза, неотрывно следящие за моим движением и насмешливую полуулыбку. 

— Ну привет, мыш-ш-шка. 

Заговорил! Он со мной заговорил! А как мне с ним заговорить, если от сухости во рту язык прилип к нёбу?!