Остываю я лишь на выходе из ворот. Конечно, так думать неправильно. Папа и Никита мне рады. Нельзя обвинять их в том, что я не нравлюсь Галине и Мирону. Даже они сами в этом не виноваты — просто мы разные. И этого никак не исправить.

Я обхватываю плечи руками, вспоминая дорогу в особняк отца. Ветерок холодит мокрую одежду, вызывает зябкие мурашки на коже. Надеюсь, я не простужусь, пока доберусь до своей комнаты, где есть ванна и горячая вода. Как же нестерпимо хочется смыть с себя хлорку из бассейна и весь этот день.

Я узнаю машину Мирона, и в груди вновь вспыхивает злость. Хочется пнуть по колесу, хоть как-то выплеснуть эту отравляющую сердце ярость. Но я не позволяю себе пасть еще ниже. И тут габаритные огни машины мигают, а следом я слышу голос ее хозяина:

— Садись в машину, Люба.

Резко оборачиваюсь. Он что, шел за мной все это время? А я была так увлечена своими мыслями, что не слышала его шагов? Впрочем, очень удачно, что он открыл машину — моя сумка с телефоном осталась как раз в ней.

— Я только заберу свои вещи, — тихо предупреждаю я, открывая дверь. Подхватываю сумку и уже хочу захлопнуть дверцу, но Мирон не позволяет, встав рядом со мной:

— Не дури, фенек. У тебя уже зубы стучат, а что будет после получасовой прогулки в мокрой одежде на свежем ночном воздухе?

— Если ты переживаешь о том, что я скажу папе, что в моей простуде виновен ты, то ошибаешься.

— И пусть я на самом деле буду виноват? Ты странная, фенек.

— Почему фенек? Тебе кажется, что у меня огромные уши? Почему ты вообще позволил себе дать мне прозвище?

— Что, огонек звучит лучше? Называть тебя так? — сужает он глаза.

— У меня есть имя, — твердо говорю я.

— Любовь, — кивает он. — Садись в машину, Любовь, и мы поедем домой.

— Не обязательно бросать своих прелестных друзей из-за меня.

— А это решать уже мне. Садись. Пожалуйста.

— Ладно, — сдаюсь я под напором его невозможных глаз, которые горят... раскаянием, представьте себе. Может, мне показалось? Но и его «пожалуйста» прозвучало достаточно искренне.

Плюс я замочу его кресло — тоже своего рода отмщение. Ох, мой сводный брат вынуждает меня быть злорадной!

Едем мы обратно в напряженном молчании, я словно чувствую кожей плотный туман нашего недоверия по отношению друг к другу, и потому, как только машина останавливается на парковке недалеко от фонтана, сразу же выскакиваю из салона и быстро иду в дом.

Мирон нагоняет меня у двери в мою комнату, в очередной раз, но очень аккуратно и нежно, обхватывая мое запястье:

— Люб, я хотел...

Не обращаю внимания на подскочившее к горлу сердце и выдергиваю свою руку из его пальцев:

— Еще как-нибудь меня унизить? Хватит, Мирон. Давай просто договоримся не трогать друг друга. Ты не задеваешь меня, а я — тебя. И все будут довольны, верно?

Я не жду его ответа, открываю дверь и закрываю ее перед его носом. На замок. Правда, хватит. Это все слишком выматывает. Заставляет испытывать такие эмоции, которые я бы предпочла не ощущать.

Я еще долго и бездумно сижу на краешке кровати, а затем иду в душ. Он-то и приводит меня в себя окончательно. А укладываясь спать, я вижу, как индикатор на моем телефоне сигнализирует о входящем сообщении:

«Мирон придурок, огонек».

Я сажусь в кровати, чувствуя, некоторое волнение:

«Кто это?»

«Думаю, ты уже догадалась (подмигивающий смайлик)».

9. Глава 9. Любовь

В тот вечер я еще долго не могла уснуть. Сначала у меня не было особого желания общаться с Виталием, но в конце концов он меня разговорил. И... мне понравилось с ним болтать! Возможно, потому что он действительно хотел меня узнать, и как бы я ни старалась, не переводил тему разговора на себя. Шутил, паясничал и всегда возвращался к моей жизни. Лично я считала ее скучной, но его интерес словно и для меня делал ее занимательнее.