— Даже не представлял, — продолжал он, — что ты можешь воды бояться. Но с того края действительно неглубоко, стоять можно. — А потом протянул ей тёмно-серый, почти чёрный, матерчатый кофр. — Вот. Пользуйся пока.

Бэлла даже головой немного помотала — растерялась ещё сильнее и не верила. Хотя, конечно, это не подарок, она ясно услышала «пока», но всё равно. Ведь наверняка не какой-то дешёвый фотик из тех, которыми давно уже почти никто не пользуется, потому что сейчас всем хватает и телефона.

Она аккуратно подхватила кофр, не стала открывать на весу, сначала поставила на стол — так надёжней — только тогда расстегнула, осторожно вытащила из него камеру и даже как следует рассмотреть ещё не успела, а уже само собой вырвалось восхищённое:

— Охрене-еть!

Краем глаза она заметила, как Дымов едва заметно поморщился, словно у него в ухе стрельнуло или зуб внезапно заныл. Но он почти всегда так реагировал, когда Бэлла выражалась, ну, не совсем цензурно. Или совсем нецензурно. Это одновременно бесило, злило, но и смущало тоже.

Надо же, нежный какой. Будто сам в монастыре воспитывался, весь такой из себя аристократ. Хотя Бэлла и правда от него ещё ни разу мата не слышала, даже когда он сердито рычал и выходил из себя. Но тут же просто слов других не подберёшь.

— Тоже снимаешь? — медленно поворачивая камеру в руках, чтобы хорошенько рассмотреть со всех сторон, спросила она.

— Нет, — честно признался Дымов. — По-моему, я им никогда даже не пользовался.

— А зачем тогда купил?

— Не знаю, — он пожал плечами и ведь на самом деле выглядел озадаченным. — Просто купил, чтобы было. Захотелось.

Вот бы и ей так — покупать всё, что захотелось. Даже когда не очень-то нужно, но захотелось. Независимо от того, сколько стоит.

— Она же дорогущая, наверное.

— Ну, наверное, — согласился Дымов и прищурился, уставился на Бэллу, а взгляд такой въедливый и подозрительно-пристальный. — А чего вдруг тебя цена заинтересовала? Планируешь загнать тайком и ещё коньячка купить?

Она едва сдержала желание швырнуть в него вот этой самой супер-пупер жутко дорогущей камерой, торопливо засунула её назад в кофр, подскочила к Дымову, пихнула ему, с размаху ткнув в живот.

— Забери.

Но он только хмыкнул, отступил на шаг, оставив её стоять, как дурочку, с кофром в вытянутых к нему руках, ещё и произнёс, усмехнувшись:

— Ну надо же, обиделась. — А после добавил, с необъяснимыми будто бы доверительными интонациями: — Неужели даже и не прикинула? Я бы точно прикинул.

Странный он всё-таки. Бэлла его не понимала. Вот совсем не понимала. Например, почему он относился к ней настолько легко и просто, и совсем не боялся? Хотя её многие боялись, да почти все в округе, даже мужики. А если не боялись, то предпочитали не связываться. Ей же ничего не стоило вломить кому-то, когда чувствовала угрозу.

Лучше начать первой, не дожидаясь, когда набросятся на тебя, тогда и шансов больше, что противник отступит, решит не связываться, ибо себе дороже. Но даже если ничего не угрожало — всё равно, на всякий случай, чтобы и желания не возникло.

Вот попробовал бы кто столкнуть её в бассейн — да она бы того убила. А сейчас даже не обижалась особенно.

Да ну чего там? Она действительно по-свински себя повела: как вор, обшарила шкафы в чужом доме, пытаясь найти бухлишко, послала домработницу Юлю, которая хотела отобрать у неё бутылку, ещё и пригрозила той, опять напилась в стельку, ничего не соображала и плохо помнила, что вообще творила.

Возможно, опять несла какую-то чушь, разговаривала сама с собой, с небом и с мамой, спрашивала, почему всё так и зачем она здесь — на кой чёрт она вообще появилась в этом мире — и неужели и правда совсем-совсем никому не нужна.