Что-то запутался ты в своих бабах, сказало мне моё второе я из какого-то удалённого уголка мозга. Сколько их у тебя сейчас, четыре штуки, если не ошибаюсь? Не ошибаешься, огрызнулся я, такая вот четырехугольная геометрическая фигура выходит, квадрат блин… Малевича блин… чёрный-пречёрный блин.

Глава 4

1983 год, Робинзоны в океане

Ираклий дёрнул ручку радио(надеюсь)рубки вниз, и она, эта дверь, распахнулась со страшным и противным скрипом. И нашему обзору открылось помещение, где с одного боку почти доверху стояли какие-то радиоэлектронные приборы. Некоторые даже были включены и моргали своими индикаторами.

– По-моему это оно самое, – сказал я, озираясь по сторонам. – Радиосвязь с остальным миром.

– Знать бы ещё только, – добавил Ираклий, – как ей пользоваться, тогда вообще цены ей не было бы. Что тут написано-то, расшифровал бы…

Я с каменным лицом обследовал все приборы по очереди и ни черта не понял… если вы не знали, то скажу вам такую вещь – у корейцев в письменности используются не иероглифы, как у китайцев, а самый что ни на есть обычный алфавит (похожий внешне на иероглифы, это да). Называется он хангыль на Юге или чосонгыль на Севере и состоит из 51 символа, из коих собственно буквами являются 24 штуки, а остальные это слоги, сочетания 2-3 букв… получилась этакая переходная форма между китайской и европейской манерой письма. Китайские, кстати, слова, которые целиком заимствованы в корейский язык, обозначаются натуральными иероглифами.

Так вот – отец научил меня устной речи, а до письменной мы как-то не успели дойти, поскольку он умер, когда мне три года было. В дальнейшем я конечно немного углублялся в эту тему, но постольку-поскольку – не было задач, в которых оно могло бы мне понадобиться. Поэтому читал я корейские тексты примерно, как ребёнок… не трёхлетний, но где-то из начальной школы.

– А хрен его знает, товарищ майор, – честно признался я Ираклию, – что здесь написано. Речь-то я понимаю, но читаю с большим трудом.

– Ну хотя бы с трудом прочитай, – посоветовал он мне. – Мне сдаётся, что нам нужна вот эта вот штука, с наушниками которая, – и он показал направо.

Я взял эти наушники, надел на голову – ничего в них слышно не было. Затем покрутил верньеры на приборе, куда втыкались наушники, ничего не изменилось.

– Слушай, – сказал я капитану, – может нам твой помощник что-нибудь скажет?

– И точно, – задумался тот, – он же у нас бортинженером числится, радиосвязь это его забота. Давай пригласим. Или ещё может кто из пассажиров радистом работал…

Я без слов прошёл в кубрик, где наш народ уже расположился на чём смог, а один из пассажиров даже включил телевизор, прикрученный к полу в углу. Но там на всех каналах шла сплошная рябь.

– Ну чего там? – спросило у меня сразу несколько человек. – Где корейцы?

– Нету корейцев, – односложно ответил я, – а нам нужен человек, имеющий понятие о радиосвязи – может есть такой?

– Я, – немедленно встал со своего стула Виталик, – полгода отработал штатным радистом на прииске.

– Ну тогда пошли, – махнул я ему рукой (помощник Ираклия заснул, лёжа на трех состыкованных стульях, я его трогать не стал), а потом добавил остальным, – а кто готовить умеет, пусть пройдёт на камбуз и что-нибудь сделает на всех.

– Ну я умею, – подняла руку толстая пожилая женщина с зеленой куртке, – а куда идти-то?

Я показал ей направление, а мы с Виталиком вернулись в радиорубку… ну или в ту комнату, которую мы посчитали таковой. Я сказал капитану:

– Виталий вот говорит, что работал радистом, а помощник твой спит – его я будить не стал.