Музыка за стеной оборвалась.

– Возьмем сына Евгении, – сказал Сергей. – Мальчику уже шестой год. Но он лежит в колыбельке. Физически ему меньше полугода.

– Вы хотите сказать, что проводите опыты над людьми? Я вам все равно не верю!

– Почему?

За дверью затопали.

– Он – чудовище! – закричал, как всегда останавливаясь в дверях, Фрей. – Вы читали роман Гюго «Человек, который смеется»? Компрачикосы! Вот именно! Кто дал вам право, чудовище, ставить эксперименты на людях?

– Вы ставили эксперименты над страной, Владимир Ильич, – ответил Сергей. – По какому праву вы делали это?

– Не смей! – замахал руками Фрей. – Забудь мое имя. Я не хочу, чтобы меня убили. Ищейки еще бегут по следу!

Казалось, что он отбивается от роя пчел.

– Я не убийца, – сказал Сергей. – Этот мальчик не может расти. С его болезнью дети не дотягивают до года. И конец. Я же удерживаю его в младенческом состоянии, ибо, как только его организм перешагнет через границу, соответствующую развитию годовалого ребенка, он умрет.

– И сколько же вы намерены продолжать… эту пытку?

– Вы сама чувствуете, что пытка – неточное слово. Ребенок не мучается. Я же жду, когда будет изготовлено лекарство от его болезни.

– А если это случится через сто лет?

– Будет решать мать.

– У вашей Женьки в голове солома! Неужели вы на самом деле доверяетесь ей? – Фрей был возмущен.

– Я слежу за исследованиями, – сказал Сергей. – И убежден, что результаты будут получены уже в ближайшие годы.

Говорил Сергей нехотя, словно этот диалог повторялся не впервые и Сергею не удавалось убедить самого себя.

– Там есть второй ребенок, – произнесла Лидочка. – Это тоже неизлечимая болезнь?

– Нет, другая проблема. Тот ребенок не может стать большим, он не хочет.

– Вы шутите?

– Возможно, в один прекрасный день я его задушу, – пообещал Фрей.

– Помолчите, – отмахнулся Сергей. – Мне самому не все понятно.

– Вам хорошо. Вы гормон знаете! – крикнул Фрей. – Чуть что – помолодеете, жену молодую возьмете. Я знаю, у вас все готово. Другие помрут, а вы наших внучек будете бесчестить!

– С меня этой жизни хватит, – усмехнулся Сергей. – Я пожил достаточно.

– Врешь! Самому скоро сто лет, а крепкий, как боровик!

– Если бы я мог ввести гормон по желанию… неужели я бы не спас Галину? Но решаю не я. Решает сам организм перед лицом смерти. Или страха, сопоставимого со смертью.

– Может, ты и не хотел ее спасать, – сказал Фрей и отступил к двери, словно испугался, что Сергей его ударит. – На молодой хочешь жениться.

Но Сергей вовсе не рассердился, он пропустил обвинение Фрея мимо ушей.

– Гормон, синтезированный мной, не может стать просто лекарством. И я убежден, что запрет на это лежит в самой природе жизни, – сказал он.

– А как же младенцы? – спросила Лидочка.

– Да, младенцы! – подтвердил Фрей.

– Здесь работают механизмы, которые включаются раньше, чем просыпается сознание. Я могу помочь младенцу. Но не взрослому. И не спрашивайте меня – как и почему. Я уверен только в одном – я старался выйти за пределы дозволенного человеку. Это слишком опасно.

– Но будут другие люди, другие ученые, – сказала Лида.

– Возможно, – ответил старик. – Надеюсь, это случится, когда нас с вами уже не будет на свете.

– И вы храните это в тайне?

– Разумеется. Как любой человек, владеющий пробиркой с бациллами чумы. Я могу разбить ее или закопать.

– Тогда молчи! – крикнул Фрей. – Не открывайся этой красотке.

– Не могу, – улыбнулся Сергей, – любому ученому страшно, что его знания умрут вместе с ним.

– Вам страшно? – спросила Лидочка.

– Не знаю. Возможно, уже не страшно. Потому что мне страшнее представить себе мобилизационные пункты, на которых древних стариков вновь превращают в юношей и выдают им гранатометы. Человечество всегда стремится обратить свои знания во вред людям.