– Это ваше дело.

– Все несколько сложнее, – начал было Сергей, но не успел, потому что в комнату ворвался Фрей.

– Я категорически против, чтобы возвращать Мишеньку Ларисе, – заявил он с порога. Он держал в ладонях большую кружку с разбавленным кофе. – Вы же знаете, у нее однокомнатная квартира с постоянным развратом. Вот именно, с развратом!

К тому же Фрей и картавил. Когда у него отрастет бородка, то на улицу его больше нельзя будет выпускать – какие-нибудь новые «красные» сделают его своим лидером. Лидочка хотела сказать об этом, но спохватилась, что такая шутка может быть Фрею неприятна.

– Не вам это решать, – сказал Сергей.

– А вот это мы еще посмотрим, голубчик! – патетически воскликнул Фрей.

– С вашим-то здоровьем?

– Получше вашего!

– Вот зачем вы стали отращивать эспаньолку! Хочется в большую политику? – Сергей засмеялся, а Фрей, прикрываясь кружкой, отступил в коридор и оттуда, из сумрака, крикнул:

– Вы еще пожалеете, что позволяете себе иронизировать! Я ничего не прощаю.

К удивлению Лидочки, Сергей произнес фразу, что вертелась у нее в голове:

– На улицу его сейчас выпускать опасно. Его поставят на БТР, чтобы он призывал к новой революции.

Лидочка засмеялась, потом решилась спросить:

– А как он к вам попал?

– Он давно здесь живет, – сказал Сергей. – Я сам его отыскал, когда вернулся из ссылки. И хорошо, что успел – он бы там погиб.

– Где?

На этот раз ворвавшийся в комнату Фрей был ужасен: красный, потный, клочки пегих волос дыбом из-за ушей, он держал, замахнувшись, кружку. Та вздрагивала, готовая полететь Сергею в голову.

– Я прошу, умоляю, требую, наконец, прекратить эти грязные сплетни, которые не делают вам чести, товарищ!

– Здесь решаю я! – воскликнул Сергей, пытаясь подняться и поводя в воздухе костлявым указательным пальцем.

– Ах ты! – Фрей запустил-таки кружку в своего благодетеля, а тот, потеряв с возрастом реакцию, не успел отклониться, и кружка, пролетая в угол комнаты, обдала его горячим кофе.

Сергей зажмурился, отшатнулся, а Фрей петухом закричал:

– Так будет с каждым, кто осмелится поднять руку!

И кинулся прочь из комнаты.

К счастью, Сергей не обжегся. Он открыл створку платяного шкафа и, зайдя за нее, достал чистую сорочку. Раздеваясь, он говорил:

– Ошибочно думать, что жизнь – это линия, подобная пологой волне. Будто человек растет, умнеет, а потом медленно или быстро катится под уклон, к смерти. На самом деле физиологически каждый из нас стремится к замкнутому кругу. Недаром народная мудрость придумала выражение: впасть в детство.

Сергей повесил мокрую сорочку на дверцу шкафа и принялся надевать другую. Лидочка его не видела, лишь порой над дверцей взлетал рукав сорочки или проплывала сухая рука старика.

– Я утверждаю, что старость – это неудачное повторение детства. Порой мне смешно глядеть по телевизору на древних аксакалов, которых сажают в первом ряду национального митинга как свидетельство коллективной политической мудрости. Чепуха! Лучше посадите там детский сад. Эти старики уже в молодости были самыми глупыми в ауле или кишлаке, а в зрелости стали ничтожествами – иначе бы им не укрыться от жестокой судьбы, не выжить. Они были серенькими и уцелели. А теперь в них не осталось ничего, кроме старческого чревоугодия и желания запретить все, что им недоступно.

Сергей выглянул из-за дверцы. Он застегивал сорочку.

– Если мы примем мой тезис как основание для гипотезы, – продолжал он, лукаво улыбаясь, – то любопытно поискать, нет ли реальных средств помочь человеку снова стать младенцем не только в частностях, но и в целом.