– Это ограниченный тираж, – сказал он. – Специальный нулевой выпуск «Зеленого фонаря»[4] – тут даже значок из фольги в углу. У книжки есть свой собственный номер.

– Зачем ты принес ее в школу? – осведомился я, хотя знал ответ заранее.

Просто Макс любил похвастаться дорогими комиксами: разве от них есть польза, если они пылятся дома в ящике, где никто не может увидеть их и понять, какой Макс классный парень, раз владеет таким богатством.

– Что это? – спросил Роб Андерс, остановившись рядом с нами.

Я вздохнул.

«Опять двадцать пять».

Это происходит почти каждый день: Роб высмеивает Макса, я – Роба, он начинает мне угрожать, а потом мы идем на урок. Иногда я задавался вопросом: уж не специально ли подкалываю его, чтобы снова почувствовать возбуждение от опасности, вкус накатывающего ужаса, который я ощущал всю зиму? Но Роб не убийца и уж определенно не демон, а нападки его пустые и жалкие. Да и что, черт побери, ожидать от шестнадцатилетнего парня? На что он способен?

– Доброе утро, Роб, – сказал я. – Всегда приятно тебя видеть.

Мистер Монстр отчаянно хотел зарезать его.

– Я не к тебе обращался, фрик, а к твоему дружку.

– Этот комикс стоит столько, сколько весь ты с потрохами, – заявил Макс, на всякий случай забирая у меня книгу.

Он всегда знал, чего нельзя говорить.

– Покажи, – велел Роб и резко схватился за книгу.

Максу достало ума не драться из-за комикса, и он немедленно выпустил его из своих рук:

– Только осторожнее. Не помни́.

– «Зеленый фонарь», – провозгласил Роб, держа комикс перед собой.

Голос его изменился: стал более неторопливым, чем обычно, более театральным. Судя по моему опыту, это означало, что говорящий готовит какую-то издевку.

– Об этом ты мечтаешь по ночам, Макс? Как большой сказочный «Зеленый фонарь» влетает в твою спальню?

– Ты же говоришь о гомосексуальности? – уточнил я.

По правилам не следовало враждовать с ним, но ведь лично мне Роб никогда гадостей не делал, только Максу. Меня, я думаю, он побаивался после того случая на Хеллоуин.

– Я говорю о геях, только когда вижу таких педиков, как ты, – сказал он, перегибая пополам книжку.

– Пожалуйста, не складывай, – попросил Макс.

– А то что? – с улыбкой поинтересовался Роб. – Твой папуля-спецназовец побьет меня?

– Ух ты! – восхитился я. – Ты издеваешься над его покойным отцом?

– Заткнись, – буркнул Роб.

– Значит, ты стал таким смелым, потому что кто-то убил его отца, – продолжил я. – Отважное заявление, Роб.

– А ты – гомик, – ответил он, хлопнув меня комиксом по груди.

– Ты в курсе, что первые признаки гея – писклявость и гомофобия?

Роб ухмыльнулся:

– А ты хоть понимаешь, что буквально попросил меня вмазать тебе по морде? На месте. Прямо-таки протянул прошение с подписью.

Подошел Чад Уокер, один из дружков Роба.

– А, фрики, – сказал Чад. – Как дела, фрики?

– У меня – просто великолепно, Чад, – процедил я, буравя взглядом Роба. – Кстати, у тебя такая милая рубашечка.

Роб несколько мгновений изучал меня, потом уронил книгу мне в руки.

– Посмотри на них хорошенько, Чад. Перед тобой два живых свидетельства того, что делает с людьми безотцовщина. Две неполноценные семьи как они есть.

– Ну ты-то рос с отцом, и это сотворило с тобой чудеса.

Наконец что-то щелкнуло в голове Роба, и он пихнул меня в грудь:

– Хочешь поговорить о своей съехавшей крыше, фрик? О том, каково выпускать людям кишки? Тебя каждую неделю таскают в полицейский участок, Джон. Когда тебя арестуют, ведь нельзя же, чтобы психи свободно ходили по улицам?

Он сорвался на крик, и к нам начали подходить другие ребята. Это было что-то новенькое – так я его еще не заводил.