Гейб руководствовался лучшими побуждениями: Онтарио считалось конечной точкой жизненного цикла, и за людей здесь не держались. Будь Гейбу пятьдесят пять, возможно, и ему бы терять было нечего, но надежда после радикальной резекции оставила фантомные боли. Да, Гейб хотел жить. Дожить.

Рассмотреть жандармов и их скафандры последней модели, идеально подогнанные под фигуры, даже при большом желании не удалось бы — Гейб просто знал, что всё именно так, но встретился с одним из слуг правопорядка только после окончания смены: горделивый разворот плеч и надменное выражение лица являлись стандартом. В нормальных условиях жандармы тоже возвышались над простыми смертными, но здесь, на Онтарио, презрение было возведено в абсолют.

Лишь из-за этого Гейб, несмотря на усталость и навязчивый тупой гул в ушах, распрямился и прошёл так, словно считал себя равным. Словно носил не засаленную и прохудившуюся спецовку, а безупречный мундир, и не был побрит налысо наравне с почти всеми, кто работал на Онтарио. Весь протест, на который его хватило.

Раздевалка рабочих вообще напоминала склад — личные вещи хранились без запираемых шкафчиков, потому нередко возникали конфликты. В основном из-за болеутоляющих таблеток, при злоупотреблении вызывающих, по подозрениям Гейба, довольно сильное привыкание.

— Борк! — позвал Гейб, пытаясь найти взглядом в нагромождениях коробок и тряпок самого авторитетного оператора.

— Чего надо, Дэвис? — тот выглянул из-за самодельной ширмы: покрытая редкими клочками седых волос неестественно большая голова на болезненно худых плечах и загнутом до горба позвоночнике — на Онтарио Борк был долгожителем.

— Поговорить, — сказал Гейб и посмотрел ему в глаза: на удивление, живые и яркие.

— Зачем, Дэвис? — несмотря на разницу в росте, Борк не казался подавленным.

— Жандармы прилетели, — Гейб готовил более пространную речь, но уложился в несколько слов, — отмените забастовку.

— Тебе какая забота? — нахмурил серебристые брови Борк.

— Ему вечно больше всех надо, — хмыкнул Стив, слушавший диалог из дальнего угла.

— Это ничего не изменит, — выдал ещё одну порцию банальных мудростей Гейб. — Но вы можете пострадать.

— Дэвис, мы просто устали терпеть, — Борк скривился, словно от боли, и присел на ближайшую кипу вещей.

— Я… понимаю, — внезапная слабость Борка и безнадёга в его глазах обезоружили Гейба и сделали слова пустыми.

— Вот и ступай.

Никто не обругал, не проявил и толики агрессии, но Гейб почувствовал себя хуже, чем после драки или перебранки с сослуживцами: беспомощность, тотальная беспомощность.

По заключению медиков с прошлого места работы Гейбу полагались дополнительные часы в центрифуге — вместе с дополнительными таблетками, — и эту условную ночь он тоже должен был провести в капсуле. Но планы опять смешал Мортимер, поймавший его на выходе из душа.

— Дэвис, чего лезешь? — с нажимом спросил начальник участка.

— Я не лезу, — Гейб не намеревался развивать эту тему.

— Не лезешь, говоришь? — на обычно нейтральном лице Мортимера проступала злость. — Хер тебе сегодня, а не центрифуга. Понял?

— Понял, — Гейб не счёл это существенным наказанием.

Центрифуга, безусловно, приносила пользу, но для облегчения тошноты, возникающей при наборе скорости и торможении у многих, тоже принимали таблетки. К тому же целительная ценность шестичасового сна в капсуле казалась Гейбу более чем сомнительной. Не будет центрифуги, и ладно.

Другие бригадиры его сторонились с самого начала, и Гейб обустроил себе спальное место в коридоре: на лежанку из листа пластика коллеги не покушались, но за пледом приходилось следить. Впереди была ещё одна беспокойная ночь в череде сотен.