Смотрю на нее, осознавая весь масштаб трагедии. И не верится, что такое может быть, но вроде не врет. Я с этими Лавровыми уже сроднилась за лето, и мне очень-очень жалко эту дуреху, хочется пожалеть, хоть с ней плачь.

— А потом?

— Мама с Ксюшей всегда по врачам ездила, пока жива была.

М-да.

Хожу целый вечер под впечатлением от этого разговора. Совсем по-новому смотрю на маму и дочь. Обе в чем-то ущербные и обе ни в чем не виноватые. И кажутся они мне такими птичками-подранками, стая их улетела на юг, а их бросили в этой глухой деревне, и они тут барахтаются. И птичек этих хочется пожалеть и обогреть.

Погуглила, оказывается, такое реально бывает и называется ятрофобия.

Встаю перед зеркалом большого трехстворчатого шкафа. Мысль крутиться, хочу поймать.

— Даш, иди сюда!

Подходит, встает рядом. Мы примерно одного роста, Дашка просто более сутулая, но когда спину расправляет, то выглядим одинаково. За три месяца деревенской жизни, на нервах, у меня совсем пропал аппетит, а спортивные нагрузки я не оставила, минимум час каждый день занимаюсь. Так что подсушилась знатно, джинсы новые пришлось просить Дашу в городе купить. А футболки ее мне подходят, поделилась. Черты лица у нас похожи, даже очень, только губы у нее более тонкие, но тоже кареглазая, как и я. Хм... Кто там будет сравнивать.

Интересно, пойдет мне быть брюнеткой?

Дашка от природы с очень темными волосами и коротким каре.

Ну а что, я давно прическу не меняла. Снимаю резинку со своих русых волос и, махнув головой, смотрю, как ложатся волны по плечам, уходя за лопатки. Мама моя бы сейчас, наверное, кричала в голос, что с такими волосами расставаться нельзя. Даже представила сейчас ее, стоящей в дверном проеме, в театральной позе с рукой на груди и выдающей высокие ноты. Ну, мамочка, прости!

4. Глава 3. Попалась?

Мария Быстрова

До поликлиники ехали на автобусе с пересадкой. Ксюшка уже устала, а мы еще даже до крыльца не дошли.

В автобусе поймала себя на мысли, что стараюсь скрыть девочку от чужих глаз. Люди косились, хмурились или кривили рты, отводили глаза и снова посматривали на нее. Предложила поспать, но она упрямо хотела все рассмотреть и не отрывалась от окна.

Вышагиваем по большой парковке. Здесь целый комплекс: больница и поликлиники, детская и взрослая, рядом небольшой парк со сквером и скамейками.

Оказалось, что для того, чтобы попасть на операцию, начинать нужно с направления педиатра. Ну что же, сама вызвалась, теперь побуду феей для ребенка.

Идем. Мне легко. Жара спала, сегодня даже прохладно, я в джинсах и футболке, сомневалась, нужно ли куртку брать, но в итоге накинула свою любимую джинсовку, бабушка еще мне ее украшала, по рукавам орнамент и стразы вклеены. Хочется думать, что она приносит мне удачу, сбежала же в ней от страшного человека. И сегодня ее надела.

А еще я, вдохновленная новой прической, иду, гордо подняв голову, мне хочется продефилировать путь через ряды припаркованных машин, как королеве подиума.

Давно я не дефилировала, не танцевала, не флиртовала. Много чего перестала делать после событий апреля, когда пришлось спрятаться.

Не хочу про это думать, какой смысл? Только настроение портить.

Просто ловлю удовольствие от легкого ветра, оттого, что выбралась из деревни, что делаю правильное доброе дело, пусть и под чужим паспортом.

Нехорошо учить ребенка врать, но Даша строго сказала дочери, что на сегодня я ее мама для всех других и поэтому меня слушаться нужно беспрекословно.

И маленькая умница пока что ведет себя образцово.

В фойе поликлиники раздевалка. Летом она пустует, и можно проскочить. Но я останавливаюсь напротив большого зеркала, почти во всю стену. Смотрю на себя новую. Разглядываю.