Очнувшись, Александр открыл глаза и увидел Ахмета. Он сразу все вспомнил. Гондола лежала на боку. Ахмет сидел на регенераторе, засунув руки в карманы, и что-то бубнил себе под нос. Он пел на мотив «Ах вы, сени мои, сени» из фильма «Война и мир» и отбивал такт ногой:

– Эй, Ахмет, – сказал Александр. – Не пора ли выносить мебель?

Но Ахмет даже не улыбнулся, и Александр понял, что положение серьезное.

– Регенератор, понимаешь, я исправил, – сказал Ахмет, – а вот с Вовкой плохо.

Механик разбил голову. Костылин опасался, что у него сотрясение мозга. Механик был без сознания, его рвало, и он пускал красные пузыри. Александр и Ахмет ухаживали за ним, как могли, но они думали тогда, что Свирский тоже погиб, и иногда им казалось, что все это впустую, и один раз Ахмет даже предложил открыть внешний люк. Костылин сделал вид, что воспринял это предложение как симптом начинающейся у Ахмета глубинной болезни. Существует восемь приемов предупреждения приступа глубинной болезни. Все они рассчитаны на блокирование нервной системы болевым шоком. Костылин применил их все. Он был в полтора раза тяжелее Ахмета и гораздо сильнее его.

Регенератор работал отлично, у них был отличный аварийным запас шоколада, бульона и галет, и они могли бы спокойно просидеть под завалом суток двадцать пять. Но их очень беспокоил механик Вовка, который все не приходил в сознание, и потому это была поистине хорошая минута, когда на шестые сутки они услыхали скрип железных щупов, шарящих по оболочке гондолы. Через несколько часов эпроновцы откопали батискаф и подняли на поверхность. Батискаф втиснули в ремонтный док на нижней палубе «Онекотана», но экипажу пришлось просидеть в гондоле еще несколько часов, прежде чем смятый корпус-поплавок был отделен от гондолы и Костылин наконец смог открыть люк.

Контейнер лежал на палубе «Онекотана». Керамическая заслонка системы управления понтонами была снята, и из круглой темной дыры торчали ноги инженера Дудника. Инженер Дудник копался в системе управления понтонами. Собственно, инженеру Дуднику совершенно нечего было делать во внутренностях контейнера. Он просто скрывался. Буквально через минуту после того, как они вместе с планетологом, отталкивая друг друга, сорвали заслонку, стало ясно, что во всем виноват Гидромаш. Надувные понтоны не сработали. Толстяк так и взвился и с видом оскорбленной добродетели помчался по палубе с криком «Все сюда!» По-видимому, подорванный авторитет трансмарсианских баз требовал немедленной и кровавой реабилитации. Инженер Дудник с вытянувшейся физиономией пробормотал что-то относительно «вибрационной неустойчивости и магнитных помех», затравленно огляделся и торопливо полез в контейнер, забыв снять белый пиджак. Но это его не спасло. Торжествующий Царев вернулся к контейнеру с табуретом, уселся буквально в ногах у инженера и принялся давать всем желающим подробнейше справки о том, что произошло. Люди не любят неаккуратных и неумелых работников, поэтому в желающих недостатка не было. Некоторые подходили по два раза. Ахмета Костылин в конце концов прогнал, но через полчаса он снова появился у контейнера и снова принялся рассказывать бесчисленные истории, в которых неизменно фигурировали океанские чудища и корпус-поплавки, сконструированные в ЦНИИ Гидромаш. Толстяк слушал Ахмета с наслаждением, а затем в двадцатый раз сообщил ему, что он, планетолог Царев, думает о деятельности ЦНИИ Гидромаша вообще и о способностях «инженера Дядькина», в частности. При этом ноги, торчащие из контейнера, судорожно задвигались, и слабый голос возвестил, что «моя фамилия, товарищ Царев, Дудник, а не Дядькин». Царев, выслушав эту информацию, сказал Ахмету: «Вот видите, дорогой Марат? Видите, какой он? И там они все такие».