На другом конце коридора послышался женский голос:

– Дуна, ты где?

– Харрф! – сказал медведь.

Мы услышали, как женщина подошла к нему и сказала:

– Ох, Дуна, ты все упражняешься! Никак не поймешь, что заниматься нужно днем, а не ночью!

Медведь не ответил. Отец осторожно приоткрыл дверь.

– Только в комнату никого не впускай! – предупредила мать, по-прежнему сидя под одеялом.

В коридоре возле медведя стояла очень красивая, но уже не очень молодая женщина, а медведь ловко балансировал в седле своего одноколесного велосипеда, одной лапой держась за плечо женщины. На голове у женщины красовался ярко-алый тюрбан, а сама она была с ног до головы обмотана куском материи, напоминавшим занавеску. На ее пышной груди виднелось ожерелье из медвежьих когтей; длинные серьги касались плеч, причем одно плечо было совершенно обнажено. Мы с отцом так и уставились на нее.

– Добрый вечер, – сказала она. – Простите, что побеспокоили вас. Дуне запрещено упражняться по ночам, но он так любит свою работу!

Медведь что-то проворчал и покатил дальше по коридору. Он отлично держался в седле, но ехал небрежно – задевал стены коридора, лапищами касался фотографий конькобежцев в рамках. Женщина поклонилась отцу и двинулась следом за медведем, зовя его: «Дуна, Дуна!» – и поправляя покосившиеся фотографии на стенах.

– Дуна – это от венгерского названия Дуная, – сказал мне отец. – Этого медведя назвали в честь нашего любимого Дуная. – Иной раз ему казалось странным, что и венгры тоже способны любить эту реку.

– Значит, медведь настоящий? – спросила мама из-под одеяла, но я предоставил отцу возможность разъяснить ей происходящее и удалился.

Я знал, что утром господину Теобальду придется отвечать на множество самых разных вопросов и тогда уж я смогу получить всю необходимую информацию в развернутом виде.

Я зашел в уборную, стараясь поскорее справиться со своими делами, подгоняемый царившим там острым запахом зверя, кроме того, мне чудилось, что все кругом покрыто медвежьей шерстью, хотя он оставил туалет в полном порядке – во всяком случае, для медведя.

– А я видел медведя! – прошептал я, но Робо, оказывается, уже переполз в бабушкину кровать и крепко спал у нее под боком.

Сама же Йоханна не спала.

– С каждым разом я видела все меньше и меньше воинов, – сказала она. – В последний раз их оставалось всего девять. И все выглядели такими голодными! Они, похоже, съели и запасных лошадей. Тогда стояли ужасные холода!.. Как мне хотелось им помочь! Но ведь мы жили в такие далекие друг от друга эпохи! Как я могла помочь им, если тогда и на свет-то еще не родилась? Разумеется, я понимала, что они непременно умрут. Но это заняло так много времени… В последний раз, когда они пришли, фонтан был замерзший, и они мечами и пиками разбили лед на куски, развели костер и стали топить лед в котле. А потом достали из седельных сумок кости – разные и совсем без мяса – и покидали их в котел, чтобы сварить бульон. Должно быть, весьма жиденький бульон получился. Не знаю, чьи это были косточки. Кроличьи, должно быть. А может, оленя или дикого кабана. Или запасных лошадей. Я старалась не думать о том, что это могли быть и кости исчезнувших воинов…

– Ты, бабушка, ложись-ка и спи, хорошо? – ласково сказал я ей.

– И ты ложись. И не беспокойся насчет того медведя, – сказала она мне.