Перед тем как провалиться в сон, Ирина видела, что смотрит в его полные искушения глаза и отходит в сторону.

Для Ирины это была волшебная симфония звуков: короткий звонок, резкий скрежет металла, лязг запоров, открывавших Сезам. Легкое трение деревянной поверхности о ковер. Приглушив звук голоса Шон Колвин, Ирина насторожилась.

Свернувшись в кресле, она несколько раз попусту приподнималась, привлеченная звуком шагов соседей, проходящих мимо двери квартиры. Наконец послышалось то, что невозможно было счесть ошибкой, не уловить в каждом новом маневре решительное утверждение превосходства и неоспоримую уверенность в своем праве. Это были неслышимые простому уху всплески волн семейной жизни: по-павловски стремительные и затяжные взлеты души от осознания приближения любимого.

– Ирина Галина!

Стена мешала ему разглядеть ее легкую улыбку, хотя он еще увидит, и не одну. Только Лоренс способен так комично искажать ее полное имя. Галина Уланова была примой Большого театра в 1940-х годах, хотя плие Ирины (до той поры, пока мать не прекратила попыток сделать из нее балерину) не были достойны имени тезки. Она ненавидела свое имя до тех пор, пока не привыкла к его шутливому, а впоследствии и приятному звучанию из уст Лоренса.

– Лоренс Лоренсович! – откликнулась Ирина, завершая ритуал, от которого никогда не уставала. Что же касается сардонически звучащего отчества, то оно не было выдуманным – отца Лоренса также звали Лоренс.

– Привет! – Он чмокнул ее в щеку и кивнул на стереоустановку. – Любимые слезливые мелодии.

– Да. Когда тебя нет, мне остается только рыдать.

– Что читаешь?

– Ненавистные тебе «Мемуары гейши», – язвительно ухмыльнулась она.

– Можно подумать, – фыркнул Лоренс, направляясь в сторону холла. – Что еще я ненавижу?

– Вернись!

– Я хотел разобрать сумку.

– Сволочные сумки! – В то время как Лоренс с гордостью предпочитал американский жаргон, Ирина за семь лет стала приверженцем причудливого британского сленга. – Тебя не было десять дней. Иди сюда и поцелуй меня как следует!

Несмотря на то что он все же бросил пакеты и вернулся в гостиную, выражение лица его было недоуменным, когда Ирина обвила руками его шею. Он прижался сомкнутыми губами к ее рту, но она настойчиво заставила их разжаться. Последние годы они так редко сливались в поцелуе, что на этот раз языки неловко наскочили друг на друга, напоминая ее саму, столкнувшуюся с партнером при исполнении па-де-де в десятилетнем возрасте. Лоренс отпрянул от неожиданности, и слюна едва не полилась из уголка рта – весьма неживописный момент.

– Что ты делаешь? – буркнул Лоренс.

Она предпочла сдержаться и не произносить то, чего произносить не нужно.

– Ты называешь меня женой, поэтому должен делать то, что делают мужья, когда возвращаются домой. Они целуют жен. Иногда даже с удовольствием.

– Скоро одиннадцать. – Подхватив сумку, он отправился в холл. – Ты, возможно, не захочешь посмотреть шоу.

Да, он крепкий орешек.

Когда Лоренс растянулся на диване, разумеется разобрав вещи, Ирина улучила момент, чтобы рассмотреть его лицо. По сравнению с ее собственной непроницаемой маской оно казалось искусственным. Прошлая ночь еще была жива в памяти, жива настолько, что она сама боялась этих воспоминаний. Мимолетная тень мелькнула в голове, напоминая о времени, когда сможет только смотреть на Лоренса и погружаться в трясину вины и стыда, надеясь скрыть следы. Освежающая, чистая волна накрыла бы Ирину, решись она рассказать все, но ее не покидало чувство, что они с Лоренсом что-то упустили – сейчас уже и не понять что – задолго до того, как она сдержалась вчера вечером и не поцеловала Рэмси.