– Все на колени! Молиться!

Стоящие впереди опустились на колени, за ними быстро последовали остальные. Нечистый помыслами церковник начал знакомую молитву, к нему присоединились монахи и монахини. Когда пение заполнило собор, заговорщик поднял ковчег, который, судя по всему, не пострадал, затем медленно, торжественно обеими руками взял череп. От страха руки его дрожали, но ризничий удержал святыню. Не прерывая молитвы, поднес череп к ковчегу и поместил на подкладку. Заметив, что Карл пытается встать, Годвин кивнул двум монахиням:

– Проводите помощника аббата в госпиталь. Брат Симеон, мать Сесилия, вы не пойдете с ним?

Он поднял еще один фрагмент останков. Содрогаясь в душе, Годвин сознавал, что больше Карла несет ответственность за случившееся, но его намерения были чисты, и монах все еще надеялся умилостивить святого. В то же время он понимал, что его действия должны произвести самое благоприятное впечатление на присутствующих: в тяжелейшую минуту он все взял на себя – истинный вождь. Однако нельзя, чтобы минута эта затянулась. Нужно скорее собрать останки.

– Брат Томас, брат Теодорик, идите сюда, помогите мне.

Филемон выступил вперед, но Годвин махнул ему рукой: служка не монах, а только принявшие постриг дерзают дотрагиваться до мощей.

Хромая и опираясь на Симеона и Сесилию, Карл вышел из собора, и Годвин остался бесспорным хозяином положения. Подозвав Филемона и служку Ото, он велел им привести в порядок алтарь. Те поставили его на помост. Ото подобрал подсвечники, а Филемон – украшенное драгоценными камнями распятие. Служки почтительно поставили все на алтарь и принялись собирать свечи.

Наконец все фрагменты останков оказались в ковчеге. Годвин опустил крышку, но плотно она не прижималась. Закрыв ее как мог, ризничий торжественно поставил ковчег на алтарь и тут вспомнил, что духовным лидером аббатства – пока – должен быть не он, а Томас. Взял книгу, которую нес Симеон, и передал своему помощнику. Тот сразу все понял, открыл книгу, нашел нужную страницу и начал читать. Монахи и монахини выстроились по обе стороны алтаря, и получилось, что Томас их вел.

Кое-как закончили службу.

Едва выйдя из собора, Годвин опять затрясся. Чуть не случилась катастрофа, но, кажется, все-таки обошлось.

Монахи вошли в аркаду, и стройная процессия распалась. Братья принялись возбужденно обсуждать случившееся. Ризничий прислонился к колонне, пытаясь взять себя в руки и одновременно прислушиваясь. Кто-то сказал, что осквернение реликвии – дурной знак: Бог не хочет, чтобы Карл был аббатом. Именно этого и добивался честолюбец. Но, к его ужасу, большинство сочувствовали Карлу. Этого молодой монах вовсе не хотел. Он понял, что, вызвав жалость к Слепому, невольно дал ему преимущество.

Ризничий собрался с духом и поспешил в госпиталь. Ему нужно встретиться с Карлом, пока тот не оправился и не понял, что монахи на его стороне.

Помощник аббата сидел на кровати: рука на перевязи, на голове повязка, бледен, потрясен, каждые несколько секунд лицо его нервно подергивалось. Подле него разместился Симеон, который с неприязнью посмотрел на Годвина и процедил:

– Я полагаю, вы довольны.

Тот пропустил шпильку мимо ушей.

– Брат Карл, вы будете рады узнать, что мощи святого поместили на место с гимнами и молитвами. Святой, несомненно, простит нас за эту трагическую случайность.

Слепой покачал головой:

– Случайностей не бывает. Все предопределено Господом.

Годвин приободрился. Пока все хорошо. Но Симеон думал о том же и попытался остановить Карла: