Несколько слов о терминологии. Определение «оруэллианский» имеет два противоположных значения. Это то, что имеет отношение к стилю и ценностям писателя Оруэлла, а также события и положение дел в современном мире, угрожающие этим ценностям. Во избежание неправильных толкований я буду использовать определение только во втором значении, а для первого значения буду использовать фразу «в стиле Оруэлла» (Orwell-like). Кроме того, я буду использовать британское написание названия романа «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый», а не «1984» (числовое обозначение названия романа будет использовано только в цитатах других людей). Мне кажется, что буквенное написание выглядит и воспринимается серьезнее.
«Успех Оруэлла объясняется тем, что он писал правильные книги в правильное время»>5, – подчеркивал философ Ричард Рорти. До издания повести «Скотный двор» и романа «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» Оруэлл был, бесспорно, заметным человеком в литературных и политических кругах Британии, но не популярным. Сейчас постоянно переиздаются его труды, включая и те, которые он сам считал неудавшимися экспериментами и литературной поденщиной. При желании можно прочитать практически все сохранившиеся до наших дней документы, когда-либо написанные Джорджем Оруэллом. Все это благодаря титаническому труду профессора Питера Дэйвисона, составившего полное собрание сочинений писателя[2]. Читатели первого издания романа в 1949-м знали об Оруэлле гораздо меньше, чем могли бы знать сейчас.
Прекрасно понимая, что Оруэлл очень внимательно относился к тому, чем делиться с широкой публикой, я читал некоторые его тексты не без чувства вины. Писатель был бы в ужасе от повторной публикации большинства своих журналистских работ, не говоря уже о личной переписке. Тем не менее практически все эти материалы стоят того, чтобы с ними ознакомиться. Даже когда он был болен, чувствовал, что устал от работы, отчаянно стремился писать что-то другое, Оруэлл постоянно обдумывал проблемы, многие из которых затронул в своем самом известном романе. Он отказывался подчиняться идеологии или какой угодно линии партии, и даже тогда, когда оказывался неправ (что случалось довольно часто), он был неправ совершенно искренне. Оруэлл обладал тем, что Чарльз Диккенс называл «свободным умом»>6. Оруэлл не был уникальным гением (в связи с этим я хотел бы рассказать о некоторых его менее известных современниках), но он был единственным писателем своей эпохи, которому удалось так много сделать хорошо.
Школьный друг Оруэлла Сирил Коннолли вспоминал, что в нем «что-то светилось, отчего хотелось, чтобы ты нравился ему чуточку больше»>7. Именно это качество прослеживается в творчестве Оруэлла и заставляет его поклонников стремиться поступать так, чтобы получить воображаемое одобрение писателя. У меня нет никакого желания представлять святым человека, весьма скептически относившегося к святым, утопиям и перфекционизму в целом. Я могу говорить об этом человеке и о его романе, только будучи совершенно откровенным по поводу его недостатков и совершенных им ошибок. Несмотря на то что его проза создавала иллюзию того, что ее автор – приличный и здравомыслящий человек, говорящий очевидные вещи, которые читатель подсознательно знал или о которых догадывался, Оруэлл как человек мог быть резким, раздражительным, извращенным, склонным к преувеличениям и в определенных вопросах крайне ограниченным. Несмотря на его ошибки, мы ценим Оруэлла и его творчество потому, что он оказался прав по многим вопросам оценки фашизма, коммунизма, империализма и расизма, в то время когда были неправы те, кто по своему положению должен был бы лучше разбираться в сложившейся ситуации.