Пришло время, когда Мидори совсем постарел. С трудом выходил он из дома, тяжело добирался до любимого заливного луга.

– Не печалься, – успокаивал жену самурай. – Я не боюсь смерти. Смерть подобна сну. Сон дарует пробуждение, а смерть – новое рождение. Не печалься, – повторял он. – Я буду помнить тебя даже во сне.

Хана в ночной тишине проливала горючие слёзы. Она не хотела остаться на бренной земле одна, без любимого.

Как-то решилась она и тайком отправилась в горы, где жила страшная Ямауба. Чёрная пещера раззявилась, как пасть ёкая-великана, острые камни свисали, как его клыки. Хана вошла в логово горной ведьмы, озираясь и дрожа. Карга сидела у костра и помешивала в котле зелье. Девушка поклонилась ей, но не успела сказать и слова, как Ямауба заговорила противным скрипучим голосом:

– Знаю, зачем ты пришла. Птицей не можешь взлететь, одной не по силам землю топтать. Но ты можешь поделиться бессмертием с мужем. Дам тебе зелье, но взамен ты должна отдать мне свою молодость.

– Я согласна, – Хана кивнула.

– Держи! – Ямауба сунула девушке чёрную чашу-раку. – Два глотка всего: один тебе, а второй – мужчине. Да смотри, ты должна донести чашу и не расплескать ни капли. Иначе муж твой умрёт в страшных мучениях, а ты будешь вечно скитаться бестелесным духом.

Осторожно несла Хана странную ношу. Маленькая чаша оттягивала руки, словно мешок риса. Злой ветер трепал волосы, рвал кимоно. Дикие звери рычали, сверкали голодными глазами. Путь показался девушке длинным, но ни капли зелья не пролилось. Пришла Хана на заливной луг седая, лицо осунулось и покрылось сетью морщин.

Взглянул самурай на любимую и сказал ей, что нет никого на свете лучше, и даже луна не сравнится с её красотой. Покатились у Ханы слёзы. Сделала она глоток и подала чашу-раку возлюбленному. Мидори, не спрашивая жену ни о чём, доверчиво выпил остатки зелья. Они обнялись и заснули среди высокой травы.

Долго искали крестьяне своего дзито́ да его жену. Но так и не нашли. Лишь чёрная чаша-раку лежала на заливном лугу в том месте, где любил сидеть самурай, глядя на далёкие звёзды.

А на следующий год расцвела среди травы удивительная орхидея. Вначале показались длинные зелёные листья, потом стрелка стебля, на которых распустились два восхитительных цветка, похожих на белых летящих цапель.

В Японии эту необычную орхидею так и назвали «Белая цапля». Для жителей Страны восходящего солнца она стала олицетворением тайны и нежности, чистоты и невинности. Когда влюблённые дарят этот цветок – они говорят: «Я думаю о тебе даже во сне».

«Васильки», масло, холст 30х40, художник Ирина Сидоренко

Ночную тьму разорвало утреннее пение петухов. Деревенская жизнь тут же пробудилась скрипом дверей, лязганьем вёдер, громкой зевотой проснувшихся мужиков, криком котов, неожиданно оказавшихся под ногами хозяев. Улицы просыпались от недолгой летней ночи.

Из большого добротного дома вышли двое, коренастый бородатый мужчина, косая сажень в плечах и светловолосый юноша с синими глазами. Они были очень похожи друг на друга. В деревне всегда смеялись над Евдокией – мол, родила себе второго мужа, одного-то мало.

Сын и вправду был копией своего отца и такой же работящий, внимательный, добрый. Все девки невольно заглядывались на него. А которые постарше, в мечтах видели в нём своего мужа. Да только Василий не видел среди них той, что могла бы привлечь его.