Лариска скептически фыркнула. 

– Можно подумать, когда он орёт у нас под окнами – то совершенно никого не тревожит! Иди уже, заткни его чем-нибудь, или я за себя не  ручаюсь. 

Лиза выскочила на балкон – как была, в пижаме, лохматая и неумытая. 

– С ума сошла, Лизюкова?! – поразился её внешнему виду одноклассник. – Ты ещё не готова, что ли?! Нам в девять нужно быть в школе! Одуван меня загрызёт, если подведу. Я же ей обещал... 

“Одуваном” вся школа дружно называла директрису за её перманентную химическую завивку – миллион мелких кудряшек, которые забавной пушистой копной колыхались над её головой, как у молодого Валерия Леонтьева. Звали так директрису не в лицо, разумеется, а за глаза, но все – даже учителя – были в курсе. 

– Ты обещал, а я должна страдать вместе с тобой, – негромко проворчала Лиза, ёжась на  октябрьском холодке. – Не знаешь, почему я согласилась на эту идиотскую затею? 

– Потому, что я твой лучший друг? – с обаятельнейшей улыбкой предположил Берендеев. 

– Увы мне, – удручённо вздохнула Лиза. – Ладно, жди, я быстро.  

Она вернулась в комнату и, наскоро набросив покрывало на смятую постель (времени полноценно заправлять не было), распахнула шкаф. Хлопанье дверцы и скрип выдвижных ящиков разбудили задремавшую было Лариску, и та снова недовольно заныла: 

– Систер, совести у тебя нет! Я, между прочим, всю неделю вкалывала как проклятая, готовилась к семинарам и коллоквиуму, торчала в библиотеке до закрытия, делала доклады... На “автоматы” пашу, недосыпаю, недоедаю! 

– У меня тоже в школе неделька была не из лёгких, – огрызнулась Лиза. – Извини, что не хожу на цыпочках, но это и моя комната тоже. 

Она не выспалась, спешила, и раздражение, копившееся внутри, выплеснулось на старшую сестру. 

– Эгоистка... – злобно прошипела та, накрываясь одеялом с головой. 

Лизины отношения с Лариской всегда были далеки от идеальных. В те периоды, когда сёстры не находились в открытой конфронтации, они пытались сохранять вежливый нейтралитет, но всё же чаще общались с бесконечными шпильками, подколками и подковырками, словно нарочно провоцируя друг у друга взрыв эмоций. 

Лизу откровенно подбешивала позиция старшей сестры, которая вечно строила из себя бедную овечку. Её амплуа в семье негласно именовалось “несчастненькая Лорочка” и бесконечно поддерживалось родителями, но не Лизой. Она не понимала, за что жалеть эту здоровую, как кобыла, сытую и благополучную девицу. 

– Будь снисходительнее и добрее к Лоре, Лизок, – наставляла её мама, пока старшая дочь не слышала. – Ей и так приходится нелегко...

Нелегко?! Да Лариска как сыр в масле каталась!

Отцы у сестёр были разные – Лизин папа женился на маме, когда маленькой Лорочке только-только исполнился годик, а через пять лет родилась и сама Лиза. Но отец никогда не делил дочерей на “кровную” и “неродную”, обе – и старшая, и младшая – были для него бесконечно дороги и любимы. Лариска звала его папой с самого начала, хоть и была в курсе, что у неё существует ещё и биологический папаша, ничуть, впрочем, ребёнком не интересующийся. 

Девочка с болезненной остротой восприняла появление в семье нового ребёнка. Младенцы, едва родившись, волей-неволей перетягивают на себя львиную часть внимания и заботы домашних, и Лора начала жутко ревновать к сестре. Она устраивала истерики и скандалы, требовала вернуть малютку Лизочку обратно в роддом, ей категорически не нравилось то, что отныне не она – центр Вселенной и всеобщая любимица. Эта сообразительная не по годам шестилетка научилась мастерски манипулировать, вызывая у родителей чувство стыда и глубокого раскаяния за своё мнимое “невнимание” к старшей. Слёзы, дрожащие губки, отказ от еды и мультиков... даже самое жестокое сердце не выдержало бы такого прессинга!