Мы сидим  рядом на диване, она задаёт мне стандартные вопросы, я на них терпеливо отвечаю, хотя этот традиционный ритуал кажется мне скучным: помимо питания, она всегда интересуется одним и тем же – здоровьем, настроением, делами на работе. Когда очередь доходит до Руса (“Как поживает твой друг?”), я сообщаю о том, что сегодня приглашён на празднование его дня рождения в клуб. 

– Ой, передавай ему самые искренние поздравления от меня! – говорит мама. – Такой отличный парень, я ведь его совсем ещё мальчишкой помню, сколько вам было, когда вы подружились? Лет шесть? 

– Пять, – уточняю я. 

Я помню детали нашего знакомства так же ясно и хорошо, как будто это случилось совсем недавно, а не девятнадцать лет назад. 

Выдался дождливый день, из-за чего нашу группу не повели на прогулку. Честно говоря, я был этому только рад. Уселся в углу, чтобы меня не беспокоили, и принялся собирать из куцего детсадовского конструктора модель лунохода. 

Через какое-то время я почувствовал, что кто-то молча присел рядом. Я покосился в ту сторону и увидел мальчишку. Как его зовут, я не помнил, а может, и вовсе не знал – лица всех пацанов в нашей группе сливались для меня в одно. 

– Ты чего строишь? – поинтересовался мальчик. 

– Луноход, – ответил я. – Только нескольких важных деталей не хватает, потерялись. 

– Ну, построй что-нибудь другое, – предложил он. – Робота сумеешь сделать? А динозавра? 

Я молча принялся подбирать детали для робота и соединять их друг с другом. Мальчик тоже хранил молчание, наблюдая за моей работой. 

– Круто выходит, – сказал он наконец. – А как тебя зовут? 

– Илья Тошин. 

Мы ещё немного посидели в тишине. 

– Что, тебе разве не интересно, как меня зовут? – не выдержал он. 

– Нет, – честно ответил я. 

– Блин, – он опять некоторое время молчал, видимо, подбирая подходящий ответ, но так и не смог ничего придумать, поэтому спросил другое: 

– А ты чего сердитый такой? 

– Я не сердитый. 

– А чего всё время отворачиваешься? 

Я пожал плечами: 

– Мне так удобнее. 

– Ты боишься меня, что ли? 

Я старательно прислушался к своим ощущениям. 

– Нет, не боюсь. Но если ты начнёшь меня щекотать, мне будет неприятно и больно. 

– Да с чего мне тебя щекотать? Вот ты странный, – сказал он. 

– Другие щекочут... – отозвался я. 

– Да они придурки все! – заявил мой собеседник. – Они и ко мне тоже приставали. Я там одному уроду руку прокусил до крови, воспиталка разоралась... 

– Почему? 

– Что “почему”? Почему разоралась? 

– Почему руку прокусил, – пояснил я. 

– А, да он сам напросился, – отмахнулся мальчик. – Чуркой меня обзывал. 

– Как?! 

– Ну, чуркой. 

– Чурка – это обрубок? Кусок дерева? – уточнил я, вспомнив всё, что вычитал в детских энциклопедиях. У нас дома было очень много книг, мама мне покупала и про динозавров, и про строение человека, и про роботов, и историю древнего мира, и задачки по математике для дошкольников, и ещё полно всяких. 

– Сам ты обрубок! – сказал мальчик. –  Чурка – это значит, нерусский. Не видно, что ли? 

Я искоса взглянул на него и покачал головой. Пацан как пацан... 

– Нет. 

– Нет?! Да ты посмотри, у меня и кожа темнее, чем у тебя, и волосы чёрные, и глаза... 

– И что? 

– Остальные не такие, понимаешь? 

Я не понимал. То есть я, конечно, видел всё, что он называл: и кожу, и волосы, и глаза. Но не мог сообразить, что в этом странного и почему теперь он называется “чуркой”. 

– А ты кто? – спросил я на всякий случай. 

– Дагестанец. Меня, кстати, Руслан зовут. Руслан Керимов. Хоть это тебе и неинтересно. 

Я равнодушно пожал плечами. Ну, Руслан и Руслан...