Первое впечатление от банкета – мужчины. Не потому, что они красивые, видные, интересные. А потому что до ужаса одинаковые. Почти сотня особей, простите, персон – в темных костюмах, в белых рубашках и с галстуками сдержанных расцветок. Мне их стало жалко, вспомнилось выражение «хорошо в детдоме одевают». В них было что-то птичье, как будто скрестили грачей с пингвинами. Потом оказалось, что пернатые мутанты не так уж несчастны. При мужчинах были женщины в вечерних нарядах разных фасонов и расцветок, и каждая заслуживала того, чтобы ее разглядывали. Как будто стая самцов залетела в экзотический лес, прихватила себе по подружке и теперь вполне довольна жизнью на птичьем базаре.

И еще я порадовалась поражению папы в битве за форму одежды на банкете старшего брата. Для папы надеть тёмный костюм с галстуком хуже, чем выйти в люди в пижаме или в амуниции для дайвинга. Мама типун на языке натёрла, уговаривая папу на официальный костюм. Папа вроде бы начал смиряться, потом в Интернете увидел, сколько за фирменный костюм надо отвалить, и превратился в живую скульптуру.

Если вы ездили по европам, такие видели: стоит на постаменте чисто белая скульптура, не шевелится. Почему-то на земле коробочка – для денег. Другие статуи бесплатно стоят. Мне, тогда пятилетке, дали монетку – кинь в коробочку. Я послушалась, подошла, бросила, а скульптура возьми да и подмигни мне. Я дико заорала и почему-то не бросилась к маме, а стала обманщика сталкивать с пьедестала. В дальнейших поездках с дядями и тётями мои родители их предупреждали: «Держите Исчадие подальше от живых скульптур. Она их спихивает».

Возможно, данное сравнение папы с покрашенными мужиками, способных часами не шевелиться, хромает. С другой стороны, классики говорят, что всякое сравнение хромает. А мне очень хотелось рассказать, как я боролась с обманом населения.

Папа перестал реагировать на любые разговоры о банкете и форме одежды. Сидел, уставившись в стену, и очнувался… очнувывался… как сказать от глагола «очнулся»? …Приходил в себя, возвращался к жизни, когда мама сдавалась:

– Ладно, пошли ужинать!

Ситуацию разрулила, без ложной скромности, я. Вообще-то у меня ни ложной, ни натуральной скромности не наблюдается.

Я посоветовала маме обратиться к тёте Гале.

– Ты видела их гардеробную? Больше по площади, кстати, чем моя комната.

– Губу закатай! – сказала мама.

Я шмыгнула носом и продолжила:

– Справа тёти Гали наряды, два ряда, один над другим. Бутики отдыхают. Для обуви у нее, кстати, отдельное помещение. Не хмурься, я по делу. Вспомни. Слева дяди Петино отделение, верхний ряд, архивный, как я понимаю. Три метра тык-впритык костюмы на плечиках. Зачем она их хранит?

– Понятия не имею.

– Может, как этапы большого пути? В этом – был третьим секретарём посольства, в этом – вторым, и так далее до посла. Тётя Галя нажимает на рычаг, верхняя штанга опускается, тётя Галя проводит рукой по плечам одного костюма, другого – вспоминает этапы большого пути.

– Кот, ты фантазёрка.

– Просто у меня развитое воображение, а ты не видишь элементарную логику…

– Точно! – перебила мама и схватила телефон. – Галя? Привет, дорогая! Мы горим, выручай, дорогая!

Тётя Галя приехала с десятком костюмов, каждый в полиэтиленовом чехле, предполагаю, что из начала ряда (от второго секретаря до советника). Дядя Петя с годами растолстел, а прежде, выходит, был как мой папа – стройняшкой. Сами же костюмы почти не изменились. Вернее, изменились на очень придирчивый взгляд. У папы не то, что придирчивого не было, он на них смотреть без гримасы отвращения не мог.