– Идочка, ма шер, какое дивное утро! – Марфинька возникла на мокром пороге в раме старой деревянной двери, как дивное видение: вся в розовом.

– Горит восток зарею новой, – невозмутимо согласилась тетушка. – Бон жур, ма шер. Ты ослепительна.

– Как всегда, – не стала скромничать Марфинька, подобрала многослойную юбку, вытянула носочек и, немного побалансировав, аккуратно сошла с порога, переступив небольшую лужицу.

Мою руку, протянутую, чтобы помочь, она проигнорировала.

– Доброе утро, Марфа Ивановна! – с нажимом сказала я в розовую спину.

– А? Кто здесь? – Марфинька оглянулась, мазнула по мне невидящим взглядом и шагнула к подруге. – Идем же. Кстати, куда мы? Ты не сказала.

Я вздохнула:

– Определенно, это не день Бэкхема.

Было ясно, что сегодня коварная деменция Марфиньку победила.

– Возможно, так даже лучше, – рассудила тетушка, но объяснять мне свою логику не стала, отвлеченная подружкой, которая желала общаться, обсуждая погоду, природу и наряды встречных дам.

Мадамы заскользили по отполированным множеством ног гранитным плитам, как два кораблика по морской глади. Я прикинула, как долго мы в таком темпе будем плыть до места назначения, и приуныла: не меньше часа! Как пить дать, опоздаем к сроку, назначенному генеральской вдовой.

Кстати, насчет пить: на полпути мадамы наверняка притомятся и пожелают отдохнуть в тихой гавани какой-нибудь кофейни…

Я мысленно поставила крест на запланированной встрече с Федоскиной, но тут услышала сигнал клаксона и, повернувшись на звук, увидела Борину «Ласточку». Боги-повелители трафика сжалились, пробка на Каменноостровском проспекте все-таки рассосалась.

– Жоржик! Дорогой! – как родному, обрадовалась нашему мальчику Марфинька.

– Где? – Боря высунулся в окошко и заозирался.

– Не крутись, как карась на сковородке, сегодня Жоржик – это ты, – объяснила я, первой подойдя к автомобилю.

Благородные мадамы ждали, пока им откроют дверцы.

– Почему я?

– Ну не я же!

– А ты тогда кто?

– А я сегодня никто.

– Хорошо тебе. – Боря выбрался из-за руля и галантно, как самый настоящий Жоржик, усадил мадам в экипаж.

Они поместились сзади, я заняла пассажирское место впереди, и мы поехали к самому маленькому в Питере дому.

По дороге Марфинька настойчиво допытывалась у дорогого Жоржика, как там милая Ляля, записалась ли она к Альфреду Иоганновичу на пергидрольную завивку и купила ли новый примус, а также настаивала, чтобы дорогой Жоржик непременно передал милой Ляле чудесный рецепт похлебки из рубленой репы.

– Запомни: нужно взять четыреста граммов репы, столько же картофеля, по две столовые ложки муки и масла и одну луковицу, – оживленно рассказывала она. – Вычистив репу, изрубить ее мелко, как и луковицу, и поставить вариться в шести бутылках воды. Посолив, кипятить час, потом добавить картофель и держать еще три четверти часа. Развести муку в холодной воде, влить в суп, размешать и дать кипеть еще четверть часа… Потом добавить масло… Что я забыла?

– Держать все время под крышкою, приправить пряностями по вкусу, – глядя в окошко, добродушно подсказала тетя Ида.

– Да! Ты запомнил, Жоржик?

Жоржик лживо заверил, что запомнил.

– Тогда вот еще чудесный рецепт супа-пюре из кореньев. – Марфинька снова застрекотала.

Боря со страдальческим видом покосился на меня, я показала ему язык, тетушка хихикнула. Аккурат на финальной фразе «вместо сливок и желтков можно положить сметаны и зелени» мы подъехали к домику.

– Мы в гости? – обрадовалась Марфинька и взбила кудри на висках.

Мадамы выпорхнули из машины. Утомленный светской беседой Боря быстро сказал: