– Опять за свое?! – Берестаев уронил на себя пепел, даже не заметив этого.

Не хуже Тальвинского помнил он ту историю. Когда в очередном, глубоком рейде по тылам противника котовцы выскочили на святая святых – оптовую базу горпромторга, паника проникла даже в ряды партийного аппарата. Шептались, что концы ведут аж к секретарю обкома Кравцу. Со дня на день ждали арестов.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не внезапная, глупейшая, надо сказать, смерть самого Котовцева – в случайной ночной драке, в которую встрял он, будучи на крепком подпитии. На розыски убийцы поднялся весь городской оперативный аппарат – Котовцев был популярен. Но преступника так и не обнаружили. Да к тому же важнейших, «убойных» доказательств, подтверждавших хищения на оптовой базе, при вскрытии сейфа покойного не оказалось. Как не было. А потому вскорости обезглавленная «летучая» бригада была разгромлена прямой наводкой тяжёлой артиллерии – по инициативе обкома партии горотдел БХСС за грубые нарушения социалистической законности и за нецелесообразностью был расформирован. Одиннадцать “возрастников” оформлены на пенсию. Ещё сорок профессионалов раскидали по другим службам.

– Эк тебя заносит! И что за норов ослиный? – прокурор пристально вгляделся в насупившегося следователя. – Алексей Владимирович, земля ему пухом, пять лет как в могиле! По тому делу все было по десятку раз копано-перекопано. И отдела давно нет, и людей, почитай, не осталось. А ты все взбрыкиваешь. Иль занять себя нечем? В районе два свежих нераскрытых убийства, серийные кражи опять захлестнули. Каждый штык на счету. А ты счеты сводить затеял. Словом, так, Тальвинский, серьезных аргументов в пользу ареста я не услышал. Потому – до суда будет твоя Лавейкина гулять на свободе. А там уж… Законность у нас одна для всех. Суд её и отмерит.

Берестаев примирительно хохотнул, давая понять, что аудиенция окончена.

– Законность одна, связи разные, – буркнул несговорчивый посетитель. – Потому на всех и не хватает.

– Интэррэсно у тебя получается: все вроде как конъюнктурщики, один ты за державу радеешь.

– Дайте санкцию, нас двое будет.

Берестаев поджал губы, рывком придвинул разбросанные по столу листы и в верхнем углу первого экземпляра наискось, взрезая пером бумагу, начертал: « В санкции на арест отказываю за нецелесообразностью. Избрать в качестве меры пресечения подписку о невыезде». И далее – озлобленная тугая пружина прокурорской подписи.

Швырнул через стол:

– Выполнять!

– Стало быть, на девятьсот рублей направляем в суд, а двадцать тысяч свалившихся с неба излишков «хороним»?

– Выделяем в ОБХСС для дополнительной проверки. Подсунули халтуру, пусть сами и расхлёбывают. Котовцы хреновы! Ещё вопросы?

– Вопросов больше не имею. Решение, достойное всяческого восхищения, – Тальвинский поднялся. – Разрешите идти?

– Слушай, ты! Тебя за что из следственного управления турнули?

– За волокиту при расследовании многоэпизодного хищения, – привычно отрапортовал Андрей.

– Врёшь, не за это. За склочность твою. Нет, не выйдет из тебя руководителя. Посторонний ты нашему правоохранительному делу человек.

– Честь имею, – Тальвинский открыл дверь.

– Одного не пойму, действительно шизанутый или цену себе набиваешь?

Дверь аккуратно закрылась. Оставшись один, Берестаев сгрёб развинченные детали «эксклюзивной» авторучки и швырнул всё это богатство в корзину для мусора.

На лестничной площадке среди кладбищенских венков и пахнущих стружкой гробов – свежее поступление в магазин ритуальных услуг, – курили три женщины с маленькими звёздочками в петлицах. Открывая дверь, Тальвинский по обрывку фразы и по сделавшимся смущёнными лицам уловил, что обсуждается злободневная проблема на предмет «сорваться» по магазинам.