За Кржешовский бой командир роты капитан Веселаго получил Георгиевский крест, Тухачевский – Владимира 4 степени с мечами. Он стал знаменит, однако сам досадовал – считал, что так же, как и Веселаго, заслужил Георгиевский крест. Это недовольство явилось для Тухачевского лишь дополнительным стимулом, подстегивавшим его стремление к самоутверждению на поле боя.

«…Не могу сказать, чтобы он пользовался особенной симпатией товарищей. Первый боевой успех, конечно, вскружил ему голову, и это не могло не отразиться на его отношениях с другими. Его суждения часто делались слишком авторитетными. Чуждаясь веселья и шуток, он всегда был холоден и слишком серьезен, что совсем не было свойственно его возрасту, часто с апломбом рассуждая о военных операциях и предположениях. С товарищами был вежлив, но сух, и это особенно бросалось в глаза в нашем полку, где все жили одной дружной семьей. Строевой офицер он был хороший…» – такие воспоминания оставил князь Касаткин-Ростовский^>18. Другая характеристика является вполне логичным дополнением к портрету «слишком серьезного, держащегося одиночкой, безупречного в службе» подпоручика. Это любопытнейшее свидетельство оставил отец приятеля Тухачевского – подпоручика Н.Н. Толстого: «Он очень молод еще, но уже выделяется заметно: хладнокровен, находчив и смел, но… Непонятно, на чем все это держится? Это тип совершенно особой формации. Много в нем положительных качеств, он интересен, но в чем-то не очень понятен. И откуда берутся такие? Молодой из ранних. Ни во что не верит, нет ему ничего дорогого из того, что нам дорого; ум есть, отвага, но и ум, и отвага могут быть нынче направлены на одно, завтра же – на другое, если нет под ними оснований достаточно твердых; какой-то он… – гладиатор! Вот именно, да, гладиаторы, при цезарях, в языческом Риме могли быть такие. Ему бы арену да солнце и публику, побольше ее опьяняющих рукоплесканий. Тогда есть резон побеждать или гибнуть со славой… А ради чего побеждать или гибнуть за что – это дело десятое…»^>19

Склонному к героической романтике, начитанному, увлекавшемуся древней военной историей Тухачевскому, вероятно, самому понравилось бы такое сравнение. Некоторая подверженность рисовке, отмечавшая его еще в детстве и юнкерской юности, стремление к лидерству и потребность в пьянящих рукоплесканиях – все это в сочетании с явной профессиональной неординарностью – личностная доминанта Тухачевского периода Первой мировой войны. Стоит ли удивляться, что в порыве откровенности он, не сдерживая эмоций, признавался молодым однополчанам: «Для меня война – все! Или погибнуть, или отличиться, сделать себе карьеру, достигнуть сразу того, что в мирное время невозможно!.. В войне мое будущее, моя карьера, моя цель жизни!»^>20 Тогда казалось, что цели он достиг уверенно и фантастически быстро.

Дальнейшая боевая судьба была благосклонна к изобретательному и в открытом бою, и в разведке молодому гвардейцу. Что ни бой, то успех, что ни операция, придуманная и осуществленная, – то орден. В послужном списке Тухачевского великолепный перечень наград за боевые отличия: уже упомянутый орден Св. Владимира 4 степени с мечами и бантом, Св. Анны 2 степени с мечами, Св. Анны 3 степени с мечами и бантом, Св. Анны 4 степени с надписью «За храбрость» и Св. Станислава 3 степени с мечами и бантом^>21. (В Российском государственном военно-историческом архиве сохранился лист-представление к шестому ордену – Св. Станислава 2 степени. Однако наградного листа в архиве нет, как нет этого ордена и в послужном списке Тухачевского, датированном 1 ноября 1917 года.)