Ещё я боялась подходить к зеркалу – до икоты, до колик. Потому что с той стороны на меня пялилось чудовище, краснокожее и краснорожее чудовище. Всё тело, за редкими исключениями, было покрыто кожными спайками, которые безобразно бугрились. Не было больше волос, которые могли бы прикрыть огрызки сгоревших ушей. От носа тоже почти ничего не осталось, разве что две дырки. Вместо губ – какая-то жабья щель. Мне хватило одного раза, чтобы понять, во что я превратилась, и возненавидеть это отражающее устройство. Страшно и противно было даже прикасаться к себе.
Нет, психологи честно отрабатывали свой хлеб. Они пытались донести до моего детского перепуганного сознания, запертого в обезображенном теле, что не всё так страшно. Мол, вырастешь, станешь взрослой, заработаешь на полное восстановление и превратишься в принцессу, которую ждёт не дождётся принц на белоснежной космической яхте. Конечно же, они не так говорили, более мягко, завуалировано, пространно, но смысл был именно такой. Вот только предчувствия мои кричали, что ни хрена подобного не будет. Ничего ещё не закончилось, и так внезапно начавшаяся чёрная полоса в моей жизни уходит далеко за горизонт, не собираясь заканчиваться.
Там же, в стенах клиники, я встретила свой шестой день рождения. Даже какие-то подарки были от совершенно чужих людей. Но постоянное чувство тревоги не позволило радоваться этому событию. Впрочем, я понимаю себя ту. Чему тут радоваться? И дело даже не в обезображенной внешности, а скорее в неизбывной, вязкой, как патока, тоске. Эта была тоска по той жизни, которая могла бы у меня быть, не случись нападения пиратов. Она, в смысле тоска, преследует меня и по сей день.
Мне так не хватает мамы и папы. Кто-то скажет: мол, сотни, тысячи, миллионы детей вообще своих родителей не знали – и как-то живут. Может быть, может быть… Но я-то знала! Они у меня были. Просто их кто-то походя, не испытывая при этом никаких угрызений совести, отнял. И я глубоко сомневаюсь, что это были пираты. Теперь сомневаюсь, с высоты прожитых лет. Не верю я, что это были настоящие пираты. Не знаю почему. Просто чувствую.
Оно ведь как. Космос же, просторы необъятные. А на таких просторах разница между обычным законопослушным, к примеру, торговцем и собственно пиратом весьма относительна. Кто сильнее, тот и прав. Такие времена. Ничего нового, подобное в земной истории уже было, если вспомнить начало мореплавания или ещё раньше, когда славянские и не только ушкуйники шныряли по водным артериям Земли. Люди всегда остаются людьми, они никогда не меняются, меняются лишь декорации.
Древние фантасты слишком идеалистически представляли себе общество будущего, шагнувшее к звёздам. Они утверждали, что по мере развития земной цивилизации в звёздную на передний план среди побуждающих мотивов выйдет добродетель, то есть станут преобладать лучшие качества человека. Ха-ха три раза. Ничего не изменилось в этом смысле. Как было когда-то с меча жить вкусно, так и осталось. Никуда не делись зависть, жадность, злоба и прочие низменные страсти. Наивно было предполагать иное. Впрочем, то ведь были просто мечты хороших, честных, порядочных людей. А мечты не всегда сбываются. Очень жаль, к слову.
Потом был приют. Из того времени я тоже мало что запомнила, не успела просто. Разве что общее небрежение или даже неприкрытую брезгливость к уродцу – как к слизняку. Совсем маленькие меня боялись, сверстники – насмехались и травили, а те, что постарше, просто не замечали, и слава богу, потому что если бы ещё и они за меня взялись, вообще туго бы стало. Воспитатели на травлю внимания не обращали: видимо, плевать было, что там между их подопечными происходит.