И больше всех старался один мальчик из группы, в которую меня определили. Димка Петров его звали. Так усердствовал, словно моё появление как личное оскорбление воспринял. То пайку в столовой перевернёт, а добавку взять негде, то ночью гадость какую устроит. Больше всего любил поджигать мне ноги. Только уснёшь, а он тут как тут. Сунет между пальцев ноги огрызок туалетной синтбумаги и подожжёт. Где только зажигалки брал? Когда огонь добирается до кожи, становится больно, и ты начинаешь рефлекторно дёргать ногой, стараясь избавиться от боли, а он ржёт, заливается, и вся группа вместе с ним.

По причине небольшого возраста по половому признаку воспитанников ещё не разделяли. Только лет с семи, когда начиналось постижение среднего образования, то есть школьной программы, отделяют мальчиков от девочек, и дальше они уже живут в разных комнатах. Но пока возраст совсем детский – вот так, все вместе.

Ему, конечно, доставалось от воспитателей за поджоги, и очередная зажигалка показательно отбиралась. Правда, причина наказаний со мной никак не связывалась, ругали исключительно за поджог в помещении: пожар ведь никому не нужен. А то, что этот ублюдок поджигал именно меня, никого не волновало в принципе: подумаешь, подожгли горелую, у неё вон живого места на коже нет. Одним шрамом больше, одним меньше – разницы ноль.

Поначалу я пробовала жаловаться воспитателю. В ответ на жалобу – брезгливый взгляд и совет разбираться самой: мол, учись ладить со сверстниками. А как с ними ладить, если они даже разговаривать не хотят? Тогда я поняла, что помощи ждать неоткуда. Впрочем, говорить тоже проблематично, ведь вместо голоса какой-то жуткий скрип изо рта. Медики говорили, что обожжённые связки со временем восстановятся. А то, что певицей мне отныне стать не грозит, – сущая мелочь. В мире хватает людей, которые и со здоровыми связками петь не умеют.

Однако терпеть издевательства, которые никогда не закончатся, тоже не хотелось. Начала огрызаться, не сразу конечно. Вот только мои потуги ещё сильнее раззадоривали Петрова и его прихлебателей. И после очередной тёмной (это когда одеяло на голову, и пока ты не видишь, тебя мутузят все кому не лень чем попало) терпение лопнуло окончательно. Даже до шестилетнего ребёнка наконец дошло, что либо я его, либо он меня. Вместе нам не ужиться.

Слёз давно не осталось. Видимо, выплакала основные запасы за полгода в больнице. После последней тёмной с сотрясением мозга два дня лежала в лазарете, и снова никого не наказали. А когда вышла оттуда, меня переполняла ярость. Раз никто не желает вступиться, придётся вершить справедливость самой.

Для этого я взяла в спортивном зале палку, она сделана из твёрдого пластика и достаточно увесистая. Такой немудрящий гимнастический снаряд. По утрам воспитатель по физкультуре заставлял нас выполнять с ними разные упражнения. Их много было, в смысле палок, даже с избытком, поэтому пропажу одного снаряда никто не заметил. Это позже я узнала, что повсюду имеется видеонаблюдение, вот только единственный охранник, вечно спящий на посту, пропустил момент воровства.

Своё оружие я спрятала в чулане с шанцевым инструментом. Дроиды-уборщики работают только в ясельных крыльях приюта и в столовой, а мы и все остальные, кто старше, сами должны убирать свои комнаты, учебные классы и прилегающие коридоры. Так сказать, воспитательный процесс и заодно экономия на дорогостоящем оборудовании.

Два дня я ждала удобного момента. Однажды ночью Петров после очередной попытки поджечь меня, неудачной кстати, наконец угомонился и таки лёг спать. Остальная группа тоже уже сопела в шестьдесят дырок – по числу воспитанников, из расчёта по две дырки на одного детёныша. Я же продолжала бодрствовать. Длительные наблюдения показали, что урод этот почти всегда один раз в течение ночи ходит в туалет. Вот этого момента я и ждала. Глаза слипались от постоянного недосыпа, но терпела, щипая себя раз за разом, чтобы не сомлеть.