За грустью улетучилось и сострадание.

– А ты, отец, подумай обо всех моих муках и увеличь их в тысячу крат. И, достигнув троянского берега, обрушь все их на женщин Трои. Пусть моя кровь станет предвестницей их бед. Пронзай их копьем, терзай их, топчи. Пусть матери их охрипнут от воплей, а старших братьев пусть расшибут о камни, точно грудных младенцев.

За состраданием ввысь унеслась любовь. Я повернулась к матери.

– Зачем ты меня сюда привезла? Ты видела, как он погубил твоего сына, и после этого позволяла мне держать его за руку! Отчего ты не вспомнила, кто он таков?

С этими словами я оттолкнула мать так, что та рухнула наземь, не устояв на ногах. Падая, она выронила Ореста. На миг перед моим мысленным взором возникли окровавленные пальцы и посиневшие ладони, но мать, извернувшись в воздухе, успела его подхватить.

Тем временем я позабыла, что такое смирение.

– Зачем ты написал это письмо? Неужто ты ценишь меня дешевле куска дерева, из которого сделан твой царский посох? Неужто отправиться в битву лучше, приятнее, чем жить дома? Пусть войско ведет Менелай. Пусть он ублагостит Артемиду кровью Гермионы. Если уж за возвращение Елены непременно нужно заплатить жизнью девы, то отчего б не пожертвовать ее же собственной дочерью? Неужто ты растил меня только затем, чтоб обменять повыгоднее? На богатого мужа, на влиятельных детей, на ветер, что унесет тебя за море? А ты, мать? Отчего ты не увела меня в холмы? Елена ушла! Елена бежала прочь! Отчего ты не последовала ее примеру?

Ты отдал приказ. Едва меня подхватили под локти, я утратила дар речи.

Твои воины повели меня через лагерь. По пути к храму нам заступил дорогу Ахиллес.

– Да, ты так же прекрасна, как и твоя тетушка, – сказал он.

Ветер моего беспамятства дунул ему навстречу, но Ахиллес без труда преодолел его натиск.

– Я передумал, – продолжил он. – Чтобы спокойно идти на смерть, нужно немалое мужество. Пожалуй, я не прочь взять тебя в жены. Поговори же со мной. Долго меня убеждать не придется. Скажи, для чего мне спасать твою жизнь?

Безгласная, я твердым шагом двинулась дальше.

Я позабыла тебя.

Омытую, надушенную благовониями, меня снова украсили теми же ароматными вещицами. Тут ко мне подошел ты.

– Ифигения, милая, если б я хоть как-нибудь мог этому помешать… но я не могу, пойми, не могу, – сказал ты, нежно коснувшись моей щеки.

Я покосилась на твои пальцы, уже не в силах с уверенностью вспомнить, что это.

– Да, Ифигения, я не имею на то никакого права, но все же пришел просить тебя о прощении. Сможешь ли ты простить мне содеянное?

Взор мой был пуст, брови нахмурены, тело омыто, подготовлено… «Кто ты такой?» – спрашивала моя плоть.

Меня повели в святилище Артемиды. Двор был усеян пышными кустами все тех же ароматных вещиц. Их листва трепетала, дрожала в потоках моего ветра. Доспехи дюжины воинов, пришедших полюбоваться началом желанной войны, ярко сверкали на солнце. Стоявший поодаль Иамас смотрел на меня глазами, полными слез.