Едва Роуан закрыла холодильник и яркий белый свет погас, Майклу открылась другая картина: сквозь стеклянную стену, выходящую на север, почти в самом ее левом углу, вблизи входной двери, он увидел океанскую яхту цвета слоновой кости, стоящую на якоре. Слабый свет прожектора освещал ее внушительную носовую часть, многочисленные иллюминаторы и темные окна рулевой рубки.

Яхта показалась ему неправдоподобно огромной – ее можно было сравнить, пожалуй, с лежащим на боку китом. Создавалось впечатление, что эта громадина вот-вот вторгнется в окружавший его мир изящной мебели и ковров. Майкл почувствовал, как его охватывает паника и… какой-то странный, непонятный страх: ему вдруг подумалось, что ужас, пережитый им в момент спасения, как раз и был тем, что он безуспешно пытался вспомнить.

Надо идти туда, другого выхода нет. Собственными руками ощупать палубу. Он вдруг поймал себя на том, что уже направляется к стеклянным дверям, остановился и в смущении наблюдал, как Роуан отодвигает засовы и плавно откатывает в сторону тяжелую створку.

Холодный ветер ворвался в помещение. Майкл услышал поскрипывание снастей на массивной яхте. Слабый бело-голубой свет прожектора показался ему мрачным и вызвал неприятное ощущение. Про такие суда обычно говорят: «…обладает хорошими мореходными качествами». Майкл мог вполне согласиться с таким определением. У пересекавших океаны мореплавателей прошлого корабли были намного меньше. Покачивающаяся перед ним на волнах яхта выглядела пугающе огромной.

Он вышел на пирс и направился к яхте. Ветер плотно прибивал к щеке воротник куртки. Вода внизу казалась совершенно черной. От нее исходил характерный запах – влажный запах того, что неизбежно погребено в морских водах.

Он мельком взглянул на огоньки Сосалито, мерцавшие на другой стороне залива; пронизывающий ветер мешал наслаждаться живописным видом. Майкл явственно ощущал, как вокруг сгущается все то, что он так ненавидел в климате западного побережья, не знающем ни суровой зимы, ни палящего лета: вечная сырость, вечный холод, вечные пронизывающие ветры.

Как хорошо, что вскоре он окажется дома, где его словно теплым одеялом окутает привычная августовская жара. Он вновь увидит улицы Садового квартала, деревья, качающиеся на ласковом ветру…

Но сейчас не время думать об этом. Его ждет яхта. Надо взбираться на эту посудину с ее иллюминаторами и такими скользкими на вид палубами. Яхта слегка покачивалась, ударяясь бортом о резиновые шины, укрепленные по всей длине стенки пирса. Нет, морская романтика явно не его стихия. Даже перчатки на руках сейчас не вызывали раздражения.

В своей жизни Майклу довелось плавать лишь на больших судах: в детстве – на старых речных паромах, а позже – на огромных круизных теплоходах, катавших сотни туристов по заливу Сан-Франциско. При виде любого судна наподобие этой яхты в голову почему-то неотступно лезли мысли о возможности падения за борт.

Майкл прошел вдоль борта до кормы, начинавшейся сразу за башенкой рулевой рубки. Уцепившись за перила, он подпрыгнул и взобрался на борт, неприятно удивившись тому факту, что громадина качнулась и словно бы осела под его весом. И вот наконец он стоит на палубе.

Роуан пришла следом за ним.

До чего же отвратительно ощущать под ногами ходящую ходуном палубу! И как только люди могут плавать на яхтах? Однако посудина вроде бы вполне прочная, а ограждение палубы достаточно высокое, чтобы внушить ощущение безопасности. Имелось даже небольшое укрытие от ветра.

Сквозь стеклянную дверь Майкл заглянул в рубку. Мерцание приборных досок, разноцветные сигнальные лампочки. Вполне сошло бы и за кабину самолета. Наверное, где-то там, внутри рубки, есть лестница, ведущая вниз, в каюты под палубой.