Громов смотрел на Кафтанова начальственно-печально, как на ребенка-несмышленыша, и говорил ровным, тихим голосом:

– Андрей Петрович, дорогой, ну это же не дело. Звонит жена Сергея Степановича Черемисина. Вы, надеюсь, знаете, кто это?

– Да, имел сомнительное удовольствие говорить с ним по телефону.

– Да, Андрей Петрович, Черемисин крут, несдержан. Но и его понять можно. Такой человек – и вдруг у него машину угоняют. Я думаю, мы должны были первым делом, вне всякой очереди…

– А у нас не магазин, мы потерпевших с черного хода не принимаем.

– Полно вам, Андрей Петрович, не придирайтесь к словам. Я имел в виду, что есть люди, спокойствие которых мы обязаны оберегать в первую очередь.

– Борис Павлович. – Кафтанов забарабанил пальцами по столу. – Перед.

– Знаю, – засмеялся Громов. – Знаю, перед законом все равны, но товарищ Черемисин все-таки равнее других.

Кафтанов помолчал, глядя на портрет Дзержинского над столом Громова, потом сказал:

– А мы, собственно, нашли машину. Вернее, ее кузов и шасси.

– Как нашли?

– Очень просто. Ее украли, разобрали на запчасти, и мы располагаем данными, что сделал это Черемисин-младший.

– Сын Сергея Степановича? – Громов вскочил. – Чушь!

Кафтанов усмехнулся:

– Да, чушь! Я знаком с этой семьей и прекрасно знаю Виктора Черемисина. Да, кстати, известно ли вам, что Виктор Сергеевич Черемисин нигде не работает, постоянно торчит в ресторанах, играет в карты на крупные суммы?

– Откуда у вас эти сведения?

– МУР есть МУР, как сказал герой фильма «Дело „пестрых“» Софрон Ложкин.

– Послушайте, Андрей Петрович, мне не нужны ваши догадки и гипотезы. Мне нужен преступник, чтобы он сидел в этой комнате, а я с чистой совестью мог позвонить товарищу Черемисину.

– Борис Павлович, я повторяю вам, что все сходится на Викторе Черемисине.

– Вы тяжелый, несовременный человек, Кафтанов.

– Какой есть.

– Кстати, – Громов раскрыл папку, достал документ, – вот ваше представление о назначении майора Корнеева Игоря Дмитриевича начальником отдела. Вы его подписывали?

– Да.

– Но мы же предполагаем выдвинуть на эту должность подполковника Кривенцова.

– Борис Павлович. – Кафтанов старался говорить спокойно и сдержанно. – Борис Павлович, – повторил он, – майор Корнеев опытный оперативник, порядочный, честный, мужественный офицер. На его счету раскрытые весьма сложные, тяжелые преступления. Он проявил себя…

– Подождите-ка. – Громов хлопнул ладонью по столу. – О Корнееве потом. Вы считаете, что Кривенцов не обладает такими способностями?

– Я не берусь судить о подполковнике Кривенцове. Могу вам сказать одно: он не профессионал.

– Ну и что? Он же идет на руководящую работу! Понимаете, ру-ко-во-дя-щу-ю! Его дело – правильно направлять процесс в духе указаний.

– Начальник первого отдела не направлять процесс должен, а умело организовать оперативную работу. Кривенцов же в милиции всего четвертый год, да и то все это время просидел в приемной.

– У него большой опыт партийно-комсомольской работы. Он подтянет ваших сыщиков. Потом, ему расти надо. Не зря его из Моссовета сюда перевели. Посидит на полковничьей должности, получит третью звезду. Переведем куда-нибудь повыше, пусть руководит.

– Я оставляю за собой право обжаловать ваши действия, – по-служебному сухо отрапортовал Кафтанов.

Громов изумленно поднял брови:

– Вам что, звонок из министерства не указ?

– Нет.

– Хорошо. Я не хочу ссориться с вами. Пока, – многозначительно сказал Громов.

Это «пока» звучало предостерегающе. Предупреждение было в этом коротком слове.

– Теперь о Корнееве. – Громов вздохнул, всем видом показывая, как неприятен ему этот необходимый для пользы дела разговор. Он достал из стола папку, раскрыл: – Не очень хорошо характеризуется Корнеев. С женой разошелся. Пять лет назад было служебное расследование по применению оружия.