Запах, тоже мне…

Я побрел на кухню.

Здесь, на борту ледохода, не было определенного времени для еды. Чаны с варевом стояли на медленном огне все то время, пока бодрствовал мастер Айз. Но всегда оставалась вероятность того, что в похлебке не останется кусков мяса и придется довольствоваться бульоном. Так что большая часть команды торопилась на ужин сразу после того как раздавался сигнал кока. Толстяк брал в руки тяжелый стержень и со всей мочи колотил по болтающемуся рядом с ним рельсу. Заветный лязг быстро растекался по второй палубе. На штурмовую же, к абордажникам, спешил с вестью тот несчастный, кого занесло на камбуз первым. Механиков, отдыхающих вокруг кухни, кок никогда не трогал.

Столовая у вотчины Айза делилась на две части – общую и крошечную офицерскую, сокрытую потасканной ширмой. Когда я вошел в обитель кока, ткань в командирском уголке была отодвинута в сторону, и я заметил сразу двух офицеров, склонившихся над мисками. Обмениваясь скупыми фразами, они уничтожали ужин, словно выполняя некую повинность, которую нужно сделать быстро и качественно.

– Ты долго, – заметил толстяк, когда я оказался около плит.

– Я разлил ужин. – В принципе, это была правда. Делиться всей историей я не хотел. Завтра команда и так узнает о происшедшем. – Споткнулся… Шаман попросил повторить.

– Раззява, – скучающе и снисходительно отметил Айз. – Выдрать бы тебя, по-хорошему. Сейчас посмотрю, осталось ли что…

Я промолчал, глядя, как он открыл крышку одного из чанов и принялся вылавливать в нем куски мяса. Судя по тому, что возился кок приличное время, их осталось не так-то много.

У меня из головы не шла последняя фраза Зиана. Глупо было надеяться, что молодой шаман оставит меня в покое, или что в нем иссякло воображение на гадости. Скорее всего, тщедушный ан Варр бросится к своим дружкам, жаловаться. И даже если Волку и Сиплому, офицерам абордажной команды, не захочется тратить свое время на новенького юнгу, у Зиана есть самый важный козырь: алый камень, ради которого головорезы пойдут на все.

Миска с мясом стукнулась о стойку, привлекая мое внимание. Айз внимательно посмотрел мне в глаза:

– В этот раз не пролей.

Он так выделил это слово, что я вспыхнул от возмущения. Добродушный кок был убежден, что ароматное мясо осело у меня в желудке, а не погибло в грязи нижней палубы.

– Зря я тебя отправил голодным, юнга Эд. Моя вина. Будет урок.

Едва сдержавшись, чтобы не начать оправдываться, я развернулся и двинулся к трапу, проклиная про себя этот явно неудачный день и мечтая, чтобы поскорее наступило завтра, когда капитан объявит о наказании и хотя бы это сотрет из души Айза противную жалость ко мне.

Но перед тем как я ушел, в офицерской столовой произошло нечто странное. Нечто, чему я не мог дать объяснения. Один из офицеров, лейтенант абордажников по прозвищу Старик, швырнул свою миску в лицо сотрапезника.

Первый помощник капитана Мертвец моргнул, стряхивая с ресниц жирные капли, на пару мгновений его взгляд остекленел, но затем вернул привычную невозмутимость, и седовласый моряк с вечно ехидно-равнодушными глазами продолжил ужин, будто ничего не произошло. Плечистый Старик, едва сдерживаясь от ругани, вскочил на ноги, бросил гневный взгляд на меня – и я поспешил ретироваться, пока абордажник не сорвал свой гнев на нерасторопном юнге.

О происшедшем я быстро забыл. Мне было о чем подумать и без этого странного случая. Меня ждали перемены.

Удивительно, но в те долгие часы перед наказанием я больше всего переживал за то, что обо мне подумал мастер Айз. Вместо того чтобы ждать в темных закутках оскалов Волка и Сиплого или бояться неумолимой кары, я вел про себя воображаемый диалог с коком, убеждая его в том, что он ошибся. Что это унизительно, когда про тебя так думают. Что нельзя судить человека так сразу.