Крылья феи-птицы оплавились практически мгновенно и опали на тлеющую спинку безжизненными обрезками черной ткани.

А еще через миг дым сгустился настолько, что полностью перекрыл обзор.

Треск пламени, запах гари и горелой плоти, крики боли и ужаса.

Постойте, почему фея кричит мужским голосом?..

Эта мысль была последней связной, а потом все смешалось перед глазами и в разуме. Только жар пламени, грохот бьющегося где-то под горлом сердца и холодный пот, вмиг покрывший все тело, будто его окатили ледяной водой.

– Ну, все, все… – чужой голос ворвался в сознание вместе с ощущением прикосновения прохладных пальцев к вискам. – Грегори, вы меня слышите? Вы больше не там, возвращайтесь.

Легко сказать – возвращайтесь. Сколько раз ему это говорили: родственники, друзья, коллеги и просто неравнодушные посторонние, любящие совать свои носы туда, где им уж точно не место. Забудь, живи полной жизнью, вернись…

Грег закашлялся от несуществующего в реальности дыма и все-таки, сделав над собой усилие, открыл глаза. Потолок, белый, не слишком аккуратно покрашенный, так, что видны мазки кисти и кое-где выпавшие из нее щетинки, намертво засохшие в толстом слое краски. А на фоне потолка – серьезное морщинистое лицо склонившегося над своим пациентом целителя.

Грегори захотелось закатить глаза – уж слишком много сочувствия читалось в направленном на него взгляде из-под мохнатых седых бровей, – но не стал. Сдержался. Мотнул головой, без слов прося убрать от него руки, и сел.

Комната качнулась, но лишь раз – определенно успех по сравнению с прошлым визитом к целителю, когда после выхода из транса Грега вывернуло наизнанку, а потом еще и штормило несколько часов кряду. Так что, да, несомненный прогресс: хочется выблевать легкие от фантомного дыма, но блевать по-настоящему не тянет. Да он счастливчик!

– Что вы видели?

Вопрос прозвучал вовремя, а то его и правда стошнило бы. На сей раз от жалости к себе и отвращения. И еще неясно, что хуже. В смысле жалость или отвращение от самого себя. В рвоте, ясное дело, как ни крути, мало приятного.

Пожилой белый маг все еще смотрел на него со всей серьезностью в ожидании ответа. Разве что отступил на шаг, расположив одну руку поперек груди, а второй подперев подбородок. Хоть сейчас ваяй памятник «Терпение и участие».

Грегори поморщился.

– Цветочную поляну, – буркнул не так чтобы дружелюбно.

– Та-а-ак, – поощрительно протянул целитель. – Что-то еще?

Грег таки закатил глаза. Неужели он сам так разговаривал со своими пациентами и… бесил их не меньше?

Грегори проглотил готовое вырваться грубыми словами раздражение и потер ладонями лицо, послушно вспоминая.

– А на этом лугу…

– Луг? Вы же сказали: поляна?

Интересно, тот услышал, как он скрипнул зубами?

Спокойно, спокойно, это его работа. Коллега, как-никак. Хоть и бывший.

И все же Грег не сдержался:

– Поляна, луг… Вы, что ли, ценитель? Какая разница? Откуда я знаю?!

– В… хм… масштабе, – с запинкой таки уточнил собеседник.

В масштабе бедствия, он хотел сказать?

Грегори мотнул головой, не желая углубляться в эти самые масштабы, и сбросил ноги с койки. Тело слушалось плохо и все еще ощущалось наполовину деревянным, как всегда бывает после погружения в глубокий транс.

– Хм-м, – снова протянул целитель Бирн. – Так что вы увидели на этом лугу, Грегори?

Прекрасно, теперь с ним говорят как с умалишенным. Хотя бы с небуйным, и на том спасибо.

Грег дернул плечом и потянулся к брошенным на полу ботинкам.

– Фей.

– Фей?! – Брови старика-целителя взлетели к волосам. Нет, не заслужил он памятник в свою честь. Что за бестактность, в самом-то деле?