Ощущения не обманули: открыв глаза я обнаружила у себя в руках красивейшее платье в стиле ампир, популярном во времена Наполеона. Такого у меня не было никогда в жизни! Недолго думая, я сбросила всю одежду и облачилась в это волшебное одеяние. Оно было очень лёгким, будто состояло из тончайших паутин, подол и вырез украшали изящные цветы, по плечам рассыпались роскошные кружева, а под грудью располагалась блестящая лента, завязывавшаяся сзади элегантным бантом. В мешке нашлись веер, туфли без каблука, длинные перчатки, шляпка под цвет платья и газовый палантин. Создав законченный образ, я вышла в центр комнаты и начала кружиться, как в детстве, наблюдая за развевающимся подолом. В самый разгар моих «половецких плясок» я услышала неожиданный грохот и, повернувшись на звук, заметила улепётывающего из комнаты серого лохматого кота, неизвестно как проникшего сюда.

– Базиль! – крикнула я, покраснев до корней волос.

Этот паршивец, кажется, наблюдал всю сцену моего переодевания от начала и до конца. Я помчалась за ним и, настигнув в узком коридоре, уже собиралась ударить его веером по макушке, но кот, смешно закрыв глаза скрещенными передними лапами, явил собой такое лохматое, упитанное и искреннее раскаяние, что я замешкалась, тем самым дав ему возможность улизнуть.

– Не сердитесь на него, мадемуазель Кельвина! – сказал Карломан, когда кот убежал в неизвестном направлении. – У него, конечно, есть некоторые черты характера, которые могут шокировать и даже вызвать гнев, но при этом он очень верный, смелый, добрый и щедрый, поверьте!

Я кивнула. Вспышка гнева прошла, и теперь я даже беспокоилась о том, куда же ушёл этот шаромыжник с честными глазами.

– А почему его называют «Мурный Лохмач»? – спросила я, решив пока стереть пыль с зеркала – то ли потому что, мне хотелось смотреть на истинный облик Принца Без Коня, то ли просто от стремления к чистоте.

Я дохнула на тёмную гладь и провела по ней скомканным куском какой-то ткани, валявшимся неподалёку. От этого отражение Карломана стало ещё более реалистичным, а поверхность слегка подрагивала и искрилась, будто впитав в себя моё дыхание. Карломан же потупил взор:

– Видите ли, оборотней создают некроманты, накладывая некоторые чары на проклятых. Оборотень – это особая изысканная пытка, которую многие не выдерживают, полностью превращаясь в животных, некроманты потом выставляют их в своих зверинцах. Так вот, это его прозвище произошло от проклятия. Правда, там было слово «амурный», а Базиль любит всё выворачивать наизнанку и превращать в смех, поэтому он убрал первую букву, и получилось «Мурный».

После этого я стала иначе воспринимать моего лохматого и дерзкого спутника, а Карломан вдруг сказал:

– Вам так идёт это прелестное платье, мадемуазель Кельвина! В нём вы похожи на фею – светлую фею, которая может вдохнуть жизнь даже в давно уже мёртвое сердце. Позвольте мне пригласить вас на танец!

Это было так неожиданно и приятно, что я даже не смогла ничего ответить, только кивнула, тепло улыбаясь ему. Карломан открыл музыкальную шкатулку, стоявшую на столе, и повернул маленький ключик, после чего тишину старого дома нарушила красивая мелодия. Она звучала тонко, изысканно и как-то щемяще нежно. На первых тактах Карломан подошёл ко мне и изобразил галантный поклон, на который я ответила книксеном, и мы закружились в неведомом мне танце. Карломан оказался замечательным партнёром. Он вёл меня осторожно, но уверенно – так, что я будто интуитивно ощущала каждое следующее па. В какое-то судьбоносное мгновение мой взгляд вдруг упал на зеркало.