– Мы пришли, – тихо сказал он, указывая на невзрачную дверь в обшарпанном доме, скромно притаившемся по левой части очень узкой улочки.

Я даже могла коснуться руками стен домов, стоящих по её противоположным сторонам. Карломан пошарил костлявой рукой, просунув её в щель у порога, и извлёк оттуда ржавый ключ.

– Это улица Кота-рыболова, – любезно ввёл нас в курс дела сомнительный потомок династии Каролингов, пока мы в кромешной тьме шли за ним по пахнущему пылью и скрипящему половицами коридору. – Тот кот (Не твой ли, кстати, родственник он, Базиль?), если верить легендам, тоже был оборотнем, временами принимая ещё облик монаха.

– Абсолютно исключено! – запротестовал Мурный Лохмач. – В смысле, что мы точно не родственники! Сам посуди: где монах и где я!

– Говорят, из-за того кота казнили студентов, – хмыкнув в ответ на это замечание, продолжал Карломан. – Потому на улице мало кто решался поселиться: дурная слава! Один из потомков династии купил здесь дом и использовал его для тайных свиданий. Потом жилище долгое время пустовало, а ключ от него в своё время я выиграл в кости у разбойников.

– Его Высочество у нас настоящий шулер! Выигрывает у любого противника, – шепнул мне Базиль и щёлкнул когтями, высекая искру, чтобы помочь Карломану зажечь свечу.

Оказалось, что мы стояли посреди небольшой комнаты, отражаясь в старом зеркале (вернее, отражений было только два). Первым моё внимание привлёк высокий темноволосый молодой мужчина, облачённый в роскошный наряд, достойный монаршей особы из стародавних времён, а во взгляде его бархатно-чёрных глаз читались романтика, отвага и ещё какая-то сумасшедшая искра решимости, дарующая способность совершать подвиги. Казалось, что это не отражение в зеркале вовсе, а старинный портрет. Неужели так выглядел Карломан при жизни?! Я невольно залюбовалась этим образом и продолжала бы глазеть и дальше, если бы его не заслонило от меня нечто, похожее на смешно копошащийся мешок с прорезями, из которого мог выскочить кто угодно, например, наглый кот с жёлтыми глазами (они прилагались, подмигивая мне сквозь прорехи) или звезда оборотного гламура в мохнатом жакете, а то и чёрт знает что ещё! Но где же в зеркале я?!

– Живые не имеют отражений в зеркалах потустороннего мира, – сказал Базиль, чтобы развеять мои страхи, а потом игриво добавил: – Поэтому, когда ты будешь примерять платье, шер ами, тебе придётся смотреться в мои зрачки!

– Это что, правда?! – удивлённо спросила я у Карломана.

– Не совсем, – замялся Его Высочество, думая, как одновременно не обидеть Базиля и не солгать мне. – Зеркала в потустороннем мире в основном делаются для мёртвых, чтобы отражать их истинную суть, напоминая о том, кто они такие. Есть средство, которое помогает увидеть отражения живых, но его по силам использовать только…

– В этом беда всех Пипинидов: они патологически честны, – развёл руками Мурный Лохмач, не дав ему договорить.

Затем Базиль с шутовским поклоном протянул мне мешок Арахнеи, и я, наотрез отказавшись от настойчивых предложений этого проныры помочь мне одеться, взяла ещё одну свечу и ушла в соседнюю комнату, плотно закрыв за собой дверь. Конечно, мне очень хотелось увидеть платье. Казалось, что если я надену местный наряд, то стану лучше понимать этот мир и смогу разобраться в тех интригах, которые сплелись вокруг меня. Я запустила руки в темноту мешка и ощутила безумно приятное, нежное и прохладное прикосновение лёгкой ткани платья. Какого же оно цвета? Я загадала мой любимый – лазоревый – и, зажмурившись, осторожно извлекла нечто почти невесомое, тонкое, уже заочно нравящееся мне до потери пульса