Он надел награды, достав их из сейфа, и позвякивал ими, когда ходил по комнате, собираясь, рассовывая по карманам телефон, удостоверение, сигареты, наглаженный Сашей носовой платок, бумажник. Ключи от машины он взвесил на ладони и положил обратно на комод.

Петр успел купить джип «Тойоту», попытался ездить на нем по городу, но после того, как машину у него эвакуировали, Петр понял, что отстал от жизни и московских реалий. Поездил по пробкам, отчаянно ругаясь по-арабски, поминая шайтана часто и в разных интерпретациях, и довольно быстро пересел на общественный транспорт.

Сейчас он планировал взять такси. Не тащиться же через весь город при таком параде.

– У тебя столько наград, – удивилась Саша. – А тебя всегда в Кремле награждали?

Мансур вился около отца, вытягивая шею, чтобы рассмотреть получше отцовские медали и ордена.

– Нет. Но орден «За заслуги перед Отечеством» II степени вручает только Президент.

У Саши на лице отразилась досада, что нельзя тут же позвонить друзьям, знакомым, родственникам и похвастаться.

– Я из-за тебя поседею раньше времени, – с укором взглянула она на мужа. – Меня доконает необходимость сдерживаться, все утаивать.

– Ты вроде не болтушка, – пожал плечами Горюнов. Он начал слегка волноваться перед предстоящим мероприятием и не слишком прислушивался к словам Александры и репликам Мансура, привычно произнесенным по-турецки.

В Кремле Петр старался держаться незаметно. В ожидании выхода президента он встал у окна и теребил край присборенной атласной шторы. В форме и в такой обстановке он чувствовал себя незащищенным.

– Петька, ты, что ли?! – вдруг раздался за спиной знакомый голос.

Горюнов обернулся и увидел улыбающееся круглое лицо Кольки Юрасова – однокашника по ВИИЯ. Дружили втроем, вместе с Сабировым.

Колька схватил Петра за локоть, и тот непроизвольно скривился. Юрасов догадался:

– Ранен? Извини, дружище. А я бы тебя и вовсе не узнал. Стыдно быть таким загорелым посреди московской зимы – товарищи завидуют. Но ты так характерно наклонил голову, исследуя швы на этой замечательной шторе… – карие глаза Юрасова излучали иронию, он словно всегда подсмеивался то ли над тем, что сам говорит, то ли над словами собеседника. – По этому наклону я тебя и признал. Ты точно так же смотрел на девиц в мини.

Горюнов слышал, что Николай служит в ГРУ – ныне Главном управлении Генштаба, догадывался, что однокашник работает по Турции, – турецким языком Юрасов владел не в пример лучше самого Горюнова.

– Что Сабиров? Я слышал… – он замялся. Взял Петра снова под локоток, но уже за здоровую руку. Николай был из тех людей, что все время держат собеседника за пуговицу на рубашке или за локоть, похлопывают по плечу, сокращают дистанцию до минимума. Горюнов вспомнил об этой его привычке, когда Юрасов уже шептал ему на ухо, как змей-искуситель. – Он вроде погиб.

Петр ограничился кивком головы. Его никто не уполномочивал сообщать, пусть и коллегам, о том, что Мур живее всех живых.

– Как же это вышло? Вы же вместе служили! Неужели не знаешь подробностей?

– Я давно не был в России, – пожал плечами Горюнов. – Сам только узнал. А ты здесь какими судьбами?

– Наверное, теми же, что и ты! – засмеялся Юрасов, тут же переходя от уныния по поводу утраты к веселью по поводу предстоящего награждения. – Я за «Мужеством» пришел.

У Горюнова вертелся на языке каверзный вопрос: «Что, своего не хватает?» Но спрашивать, конечно, не стал.

– Ты скоро уезжаешь? – не отставал Юрасов. – Хорошо бы встретиться. Вспомнить учебу, всех наших…

– Пока в Москве, – он решил не выкладывать все карты.