Рой усмехнулся, вертя в руках табличку с меню.

– Как, например, избавиться от меня и спокойно продолжить работу. Или уйти в отпуск – вроде такие у вас были планы.

– Именно.

Лиман не собирался посвящать Роя в детали, но они были очевидны. Неспешно попивая холодный чай, они дождались вечерних сумерек. Манжерия наполнилась оживленной толпой, в которой мелькали и гнутые фуражки матросов вошедшего в порт звена броненосцев, и красные девичьи кители, смысла которых Рой пока не понимал. Обычно надменно-задумчивые моряки Близнецов, понемногу растворялись в вечерней столичной жизни, трясли кошельками, роняя островные купюры и рассаживались вокруг зарезервированных столиков, скользя взглядом, полным превосходства, поверх голов. Хозяин неодобрительно посматривал на полупустой столик Лимана и Роя, намекая, что на это место у него есть некие меркантильные планы. Лиман попросил еще чай и выглянул в окно. Сумерки не спешили сгущаться – их растворяли янтарные фонари набережной, в свете которых кружилась мелкая морось. Волны, казалось, стали еще выше – поднимаясь над гранитом берега, оно обрушивались на мостовую серой пеной.

– От господ офицеров, – хозяин поставил перед ними два запотевших стакана без пены, сквозь которые проглядывал липкий стол и растянутые силуэты посетителей. Лиман хмуро кивнул и, скользнул взглядом по выбритым затылкам моряков, намеренно не обращающих на него никакого внимания, и остановил руку Роя, намеревавшегося поднять стакан.

– Не трогай, – он качнул головой в ответ на вопросительный взгляд. – Тебе не понравится, а нам уже пора, – Лиман сунул под стакан крупную купюру и подозвал хозяина. – За чай, эль и пару жареных рыбьих голов господам офицерам.

Хозяин понимающе подмигнул обоими глазами.

Ветер унялся, только шум моря наполнял ночь тревожным ревом. Церковь Ангстрема казалась в промозглых сумерках выше и темнее, чем обычно. В узких окнах не горел свет, только в маленьком окошке наверху, там, где поблескивали три медные соединенные шестеренки – символ церкви и одновременно символ тупика, на который никто не обращал внимания. Столь странный механизм вообще не способен шевельнуться, не то, что исправно работать. Дверь оказалась закрытой, но незапертой. Охранная лента свободно болталась на ручке, даже без печати констебля.

– Кислый эль, известный как «рыбья моча». Его никогда не заказывают, но хозяева держат на такие вот случаи, – сказал Лиман, – напоминания о тех временах, когда мы охраняли рыбаков за пару монет в неделю и в основном жили за счет добрых владельцев бесплатных таверн. Такой подарочек от былого Первого министра, который не смог, как не пытался, подчинить констеблей его новенькой, нашпигованной оружием и деньгами милиции. В то время получить по зубам от головорезов картелей было куда сложнее, чем от моряков, считавших себя вершиной эволюции. Но мы по-прежнему проверяли суда на предмет контрабанды, несмотря на скрип их клыков и прожигающие китель взгляды. За это пытались держать удар вечерами в тавернах и на улочках рыбацких кварталов и носили презрительную кличку «фишер». Влить в глотку «фишера» бутылочку «рыбьей мочи», пока у того заломлены руки дружками-морячками, считалось особым шиком. Славное время, книголюб. Тебе не понять. Чего ты на меня так смотришь? Я этого не помню, само собой – такое было лет сто назад, а то и больше, да и министр вместе с его милицией уже плещутся в иле мелководья, пугая костями рыб. Но есть такая штука – генетическая память, если хочешь. Пахнущая рыбой и кислым элем страничка в славной истории Архипелага.